Сандра Сиснерос - Дом на Манго-стрит

В обеденный перерыв я побоялась есть в одиночестве в общей столовой среди мужчин и женщин, которые пялились бы на меня, а поэтому наскоро проглотила еду в туалете, и поэтому осталось в запасе много времени, и я вернулась на работу пораньше. Потом настало время отдыха, и я, не зная, чем заняться, отправилась в раздевалку, потому что там стояла скамейка.

Кажется, близилась ночная смена или какая-нибудь еще, потому что туда заглянули несколько людей и отметились на табельных часах, а затем со мной поздоровался пожилой мужчина азиатской внешности, и мы немного поговорили о моей первой работе, и он сказал, что мы можем подружиться и что в следующий раз я могу в столовой сесть с ним, и мне полегчало. Я смотрела в его красивые глаза и больше не нервничала. Затем он спросил, знаю ли я, что сегодня за день, я ответила, что нет, он пояснил, что это его день рождения, и поинтересовался, не могу ли я поцеловать его в щеку в качестве поздравления. Я сказала, что поцелую, потому что он очень старый, и, когда я уже почти коснулась его щеки, он схватил меня за лицо обеими руками и впился в мои губы и долго не отпускал.

– Твой abuelito [6] Дед ( исп. ). мертв, – однажды утром говорит Папа, заходя в мою комнату. – Esta muerto [7] Он мертв ( исп. ). , – повторяет он, а потом, будто бы услышав себя впервые, падает духом и плачет, мой храбрый Папа плачет. Я никогда не видела его слез и теперь не знаю, что делать.

Я понимаю, что ему придется уехать, полететь в Мексику, и что все дяди и тети будут там, и они сделают черно-белую фотографию у свежей могилы, украшенной цветами в форме наконечников стрел, усаженных в белые вазы, потому что именно так в той стране прощаются с умершими.

Я старшая, и поэтому отец рассказал мне обо всем первой, и теперь я должна поделиться новостями с остальными. Я должна объяснить им, почему нельзя играть. Я должна буду попросить их сегодня вести себя тихо.

Мой Папа, у которого большие руки и толстые ботинки, который просыпается уставшим в темноте, который укладывает волосы водой, пьет кофе и уходит на работу прежде, чем мы проснемся, сегодня сидит на моей кровати.

И я думаю, как повела бы себя, если бы мой собственный Папа умер. Я обнимаю Папу. Крепче, крепче и крепче.

Я скорее всего попаду в ад и наверняка этого заслуживаю. Мама говорит, что я родилась в плохой день, и молится за меня. Люси и Рейчел тоже молятся. За меня и друг за друга… а все из-за того, что мы сделали с тетей Лупе.

Ее звали Гваделупе, и она была красивой, как моя мать. Темноволосой. Привлекательной. Она носила платья в стиле Джоан Кроуфорд [8] Джоан Кроуфорд – американская актриса, воплощение гламура 30-х годов. и была обладательницей чудесных сильных ног пловчихи. Тетя Лупе с фотографий.

Но я знала, что она неизлечимо больна, что ее ноги безжизненно лежат под желтым одеялом, а кости стали мягкими, как черви. Желтая подушка, желтый запах, флаконы и ложки. Она откидывала голову назад, будто очень хотела пить. Моя тетя – бывшая пловчиха.

Сложно представить, что когда-то ее мышцы были сильными, кости – твердыми, а тело уверенными движениями рассекало воду и было гибким, а не хрупким и морщинистым, как у новорожденного ребенка. Тогда оно еще не тонуло под желтизной. Ее квартира располагалась на втором этаже, окна выходили во внутренний дворик, и света не хватало. Обнаженная лампа. Высокие потолки. Лампа горела и днем и ночью.

Я не знаю, кто заслуживает такой участи. Она родилась в обычный день. Никто не проклинал ее. Но однажды она, совершенно здоровая женщина, еще сегодня бойко плавала, а уже на следующий день слегла в постель. Может быть, неудача настигла тетю Лупе, когда та снималась для одной из фотографий. Или когда она нянчилась с кузеном Тотчи и малышом Фрэнком. Или, быть может, когда она навела камеру на детей, чтобы те посмотрели в нее, а те не посмотрели.

Может быть, когда она заболела, Небеса не заметили этого. Может быть, Бог был занят. Может быть, она повредила спину из-за того, что пропустила плавание. Может быть, история о том, как она упала с высокой стремянки, как рассказал Тотчи, на самом деле была правдой.

Но я думаю, что болезни слепы. Они наугад выбирают любого, просто любого. Как, например, мою тетю, которая однажды шла по улице в платье в стиле Джоан Кроуфорд, в смешной фетровой шляпе с черным пером и с кузеном Тотчи в одной руке и малышкой Фрэнком – в другой.

Порой ты привыкаешь к болезни и больным: когда они находятся рядом слишком долго, они становятся нормальными.

Так случилось и с ней, и, возможно, поэтому мы выбрали именно ее.

Это была игра, только и всего. Игра, которой мы развлекались каждый вечер с тех пор, как придумали ее. Не помню, кто придумал, наверное, я.

Ты должен выбрать кого-то. Кого-то знакомого. Того, кого можно изобразить, чтобы остальные угадывали, кто это. Мы начали с известных лиц: Чудо-женщина, The Beatles, Мэрилин Монро… Но потом один из нас решил, что будет лучше, если правила немного изменятся и мы будем выбирать тех, кого знаем лично – мистера Бэнни, или его жену Бланку, или Рути и так далее.

Я не знаю, почему мы выбрали ее. Может быть, нам было скучно. Может быть, мы попросту устали. Нам нравилась моя тетя. Она слушала наши истории. Она всегда просила нас вернуться. Люси, меня, Рейчел. Я ненавидела ходить к ней одна. Ее темная квартира находилась в шести кварталах, на втором этаже, и ее окна выходили во внутренний дворик и редко пропускали свет. Но почему я рассказываю об этом? Разве это имеет значение? К тому времени моя тетя уже ослепла. Она больше не видела грязную посуду в раковине. Она не видела потолки, над которыми вились мухи, не видела уродливые красно-коричневые стены, не видела пустые бутылки и липкие ложки. Я никогда не забуду тот запах. Моя тетя была похожа на маленькую устрицу, которую вынули из раковины. Кусочек мяса, выставленный на всеобщее обозрение. Привет, привет. Казалось, будто она упала в колодец.

Я отнесла книги, которые взяла в библиотеке, к ней домой. Я читала ей. Мне нравились «Дети Воды» [9] Сказочное произведение английского писателя Чарльза Кингсли, написанное в 1862–1863 гг. , ей тоже. Я не знала, насколько она больна, пока однажды не попыталась показать ей картинку из книги – чудесный рисунок, на котором были изображены дети воды, плавающие в море. Я поднесла книгу к ее лицу. Я не вижу, сказала она. Я слепа. И мне стало стыдно.

Она с жадностью слушала каждую книгу, каждое стихотворение, которые я читала. Однажды я прочитала собственное стихотворение. Я подошла очень близко и прошептала ей на ухо: