Лили Кинг - Эйфория

– Сегодня не утро, а сплошная драма. – Она что-то велела Бани, которого я не видел за кухонной ширмой.

– Рассказывайте. – Пройдя за сетку, я сел за стол рядом с ней. На ней была все та же светло-зеленая рубаха, теперь в мокрых пятнах от слез.

Бани принес нам кофе. Я поблагодарил, а он улыбнулся и что-то сказал Нелл.

– Он сказал, вы говорите, как его родственники киона. – А потом подтолкнула мне листок бумаги.

Бэнксон,

Я знаю, вы хотели вернуться к себе, но что такое несколько лишних дней в раю, верно? Сейчас или никогда. Не обижайтесь, что не позвал вас с собой. Кто-то должен остаться с Нелл, а вы определенно тот самый южный тип мужчины, подходящий для этой роли.

– Он забрал ваше каноэ, – сообщила она. – Это была Уми, девушка Ксамбуна. Он ее бросил, сказал, что все равно скоро собирается уехать отсюда. В Австралию. А сейчас он куда-то уплыл с Феном. Все это время – каждый раз, когда уходил из дома, – Фен обсуждал с Ксамбуном свой план. И вовсе не расспрашивал его, а прикидывал, как половчее раздобыть свою проклятую флейту.

Я вспомнил, как он внезапно исчезал, как менялось его настроение, как он то и дело отвлекался. Как вчера ночью Ксамбун ринулся было ко мне и как потом шарахнулся в сторону, разглядев, что я не Фен.

– Какая же я тупица, что ни о чем не догадывалась, – с досадой произнесла она. – Ведь Фен несколько недель лгал мне.

Что он там успел рассказать? Что знает путь, что через месяц все изменится. Что он отправится вверх по реке. Никто не услышит. Никто не узнает. Я катастрофически недооценил его. Полагал его инертность вечной, думал, он купается в ощущении упущенных возможностей и неудач.

– Наверняка он пообещал Ксамбуну денег, – сказала она. – На переезд в Австралию.

Без мотора я отстану от них на целый день. Но, может, удастся нанять катер, который отвезет меня к мумбаньо. Я решительно встал:

– Позову мужчин. Мы найдем способ их остановить.

– В таком случае вы лишь раскроете их планы, это еще хуже.

Я колебался.

– Не надо, останьтесь здесь. Пожалуйста.

И – нерешительный, слабый – я остался.

Они уже в нескольких часах пути отсюда. Мой единственный шанс побыть с ней наедине. Я сел на место.

– Вы беспокоитесь за него?

– У него револьвер. Я гораздо больше беспокоюсь за них.

– А мумбаньо не пустятся за ним в погоню, не доберутся сюда?

– Если заметят его, то могут. Но есть другие племена, их, скорее всего, они заподозрят в первую очередь. У мумбаньо много врагов. – Она смяла записку в кулаке. – Будь он проклят!

В дверном проеме возникло пять-шесть детских голов, ребятишки готовы были одним прыжком преодолеть последние ступеньки лестницы и дожидались хоть намека на приглашение.

Нелл нетерпеливо взглянула на них. Вот то единственное, что имело для нее значение.

– Давайте вернемся к работе, – предложил я.

И она махнула детворе.

Оставшуюся часть утра я наблюдал за наблюдателем. Она вернулась в свою стихию – сидит на полу скрестив ноги, окруженная стайкой детворы, а еще трое малявок теснятся у нее на коленях. Они играли, хлопая в ладоши в определенном ритме, и вдобавок нужно было вовремя выкрикивать правильный ответ, когда подходила твоя очередь. Она умудрялась левой рукой отстукивать ритм на собственном бедре, одновременно правой делая пометки и выкрикивая слова на там в свой черед. Когда самая маленькая девчонка выпалила свой ответ, все дружно покатились со смеху. Нелл не сразу поняла причину, и один из старших мальчиков, немножко успокоившись, пояснил ей, в чем дело, и Нелл расхохоталась в полный голос, и все вновь подхватили смех.

Потом она занялась с другой группой детей, а потом со следующей. Они каким-то образом понимали, что нужно просто немного подождать и ее внимание обязательно достанется всем, потому никто не мешал, когда она занималась с другими детьми. Бани постоянно приносил лакомства, поддерживая всеобщее бодрое настроение. Я наблюдал за происходящим со своего места за столом, пока, после беседы с неким стариком, Нелл не подозвала меня и не спросила, знаю ли я о церемонии болунта. Я не знал. Она сказала, что, по-видимому, это нечто вроде ваи. И этот старик, Чанта, однажды видел такой ритуал. Его мать из племени пинлау.

– Никогда не слышал, чтобы у пинлау или еще у кого-то были обряды типа ваи.

– Он был совсем маленьким мальчиком, когда видел это.

– Сколько ему было?

Нелл перевела вопрос. Старик покачал головой. Она повторила.

– Он думает, лет пять или шесть.

Я попытался прикинуть, сколько лет назад это было. Для местного жителя мужчина на редкость стар, лицо морщинистое, стянутое к центру, мочка левого уха лежит почти горизонтально на здоровенной шишке, выросшей на челюсти. Лысый, беззубый, на каждой руке осталось всего по два пальца, ему должно быть уже за девяносто. Старик сразу понял, что хотя слова произносит Нелл, но вопросы исходят от меня, и, отвечая, смотрел прямо мне в глаза. Взор ясный, никакой глаукомы, часто ослепляющей туземцев, даже детей.

– Это особая церемония?

– Да.

– Ее часто проводят?

– Я видел очень мало, – перевела Нелл. Она задала не мой вопрос, а спросила, что он видел. Я улыбнулся, она пожала плечами. Спросила еще раз.

Он не знал. Нелл напомнила, что так нельзя отвечать. Она наложила табу на такой ответ.

– Я помню совсем маленькие вещи.

– Какие маленькие вещи ты помнишь?

– Я видел юбку своей матери.

– Кто надел юбку твоей матери?

Чанта вдруг смутился.

– Скажите ему, что это обычное дело, – предложил я. – Скажите ему, что у киона это нормально.

Она передала мои слова, и Чанта озадаченно переводил свой ясный взгляд с нее на меня, решив, что мы шутим.

– Скажите, что это правда. Скажите, что я два года прожил с киона.

Недоверие только выросло. Он готов был отказаться от сказанного.

Нелл тщательно подбирала слова. Она говорила очень долго, то и дело указывая на меня, будто на учебную доску в лекционном зале. Временами переходила то на суровый, то на торжественный, то едва ли не на почтительный тон.

– Я видел своего отца и своего дядю в неправильной одежде, – проговорил он наконец.

– Можешь описать?

– Бусы из ракушек каури, перламутровые ожерелья, пояса, юбки из листьев. Такое носили девушки. В те времена.

– И что они делали в такой одежде, твои отец и дядя?

– Ходили по кругу.

– А потом?

– Продолжали ходить.

– А что делали люди, которые на них смотрели?

– Они смеялись.

– Они думали, это смешно?

– Очень смешно.

– А потом?

Он начал было говорить, но замолк. Мы уговорили его продолжить.

– А потом из кустов вышла моя мать. И моя тетка, и двоюродные сестры.

– А они как были одеты?

– Косточки в носу, краска, глина.