Дана Делон - Непрожитая жизнь

– Очень приятно с тобой познакомиться, – с улыбкой говорят они.

– И мне, – немного неловко произношу я в ответ.

– Все, мы будем у себя в комнате и в полпятого уйдем.

– Можешь позвать мальчиков тоже, я бы с радостью с ними познакомилась, – с надеждой предлагает мама.

– Как-нибудь в другой раз, – хмуро отвечает Капюсин.

– Не в этой жизни? – весело спрашивает ее папа.

Она лукаво улыбается.

– Все-то ты знаешь.

Папа смеется.

– Принести вам что-нибудь поесть? – суетится Мари. – Кофе, чай, печенье?

Я улыбаюсь.

– Нет, спасибо.

– Все-все, нам ничего не нужно, – громко говорит Капюсин и шепчет мне на ухо: – Быстрее идем в мою комнату, моя мама только с виду такая безобидная, а так она просто мечтает начать допрос с пристрастием.

– Допрос с пристрастием? – смеюсь я.

– Да, я вчера пришла с букетом цветов и имела глупость произнести имя Пьер Делион. Минут через десять мама уже была на его страничке в Фейсбуке, читая посты, комментарии и просматривая список друзей. А друзей у него свыше полутора тысяч, Леа… Я даже не буду рассказывать, сколько раз она смотрела его фотографии, разглядывая каждую деталь… Кстати, я давным-давно вроде как нашла тебя в Фейсбуке, там на твое имя есть пустая страничка, я кинула запрос, но никто его не подтвердил.

Страничка. Фейсбук. Мика. Именно в этот момент я впервые за столько дней вспоминаю о тебе, Мика. И мне становится стыдно. Как я могла забыть о тебе? Как я могла перестать о тебе думать?

– Что-то не так? Я имею в виду твое выражение лица… – запинается подруга. – Леа, все хорошо?

Я киваю, сажусь на край кровати и выдавливаю:

– Все нормально.

На самом деле я в ужасе от самой себя. Мика… Микаэль… Как я могла… Следующий час Капюсин без конца говорит о том, что нам надеть и как накраситься.

– Пьер сказал, что это будет рок-концерт. Наденем что-нибудь рок-н-ролльное, толстым айлайнером подкрасим глаза, что скажешь?

Я пребываю в прострации, поэтому лишь изредка вежливо киваю и говорю «да».

– Подвинься, я тебя накрашу, – просит Капюсин, и я не спорю, мои мысли витают где-то далеко. Я вспоминаю твои слова, Мика: «Я люблю тебя, Леа, и это не глупо». Я с трудом сглатываю стоящий в горле ком. Как я могла? Впервые за долгое время я пытаюсь представить тебя и не могу. Мне не удается воссоздать у себя в голове твой образ. Я закрываю глаза в ожидании, пока картинка материализуется, но этого не происходит. «Потому что ты не знаешь, как он выглядел, – шепчет мне внутренний голос. – Потому что ты никогда его не видела», – настойчиво повторяет он. Мика, мой Мика, мой Микаэль, ты ускользаешь от меня, словно песок сквозь пальцы… Ты исчезаешь и покидаешь меня. Или все наоборот? Я исчезаю и покидаю тебя? Я забываю тебя? Я предаю тебя? Мне становится страшно. «Я никогда тебя не забуду!» – пытаюсь я себя убедить. Но мой внутренний голос лишь тихо смеется надо мной и ехидно спрашивает: «Ты так в этом уверена?»

Пьер звонит Капюсин в четыре часа тридцать четыре минуты и просит выйти. Очнувшись, я смотрю на себя в зеркало. На мне моя одежда: потертые джинсы, старые кеды, черная майка, – мои длинные черные волосы распущены, а глаза сильно накрашены черной подводкой. Черный стал моим любимым цветом.

– Мы выглядим, как крутые рок-звезды, хотя, конечно, пирсинга и тату не хватает, – усмехается Капюсин, – но в целом то что надо.

Я смотрю на нее. Она действительно выглядит как сексапильная рок-звезда, в кожаной короткой юбке, черной майке с глубоким декольте и кричаще-красной кожаной куртке. Ее глаза накрашены точно так же, как мои. Она смотрит на меня дерзким взглядом.

– Ну что, Санклер, секс, наркотики и рок-н-рол! – восклицает она, и я улыбаюсь.

– Тебе разрешается только последняя часть, – слышится из-за двери веселый голос ее папы.

– Последняя часть? – непонимающе переспрашивает она.

– Да, только рок-н-ролл, малышка, только он, и ничего больше.

Мы ухмыляемся.

– Родители иногда наивнее детей, – говорит подруга.

– Не в твоем случае, – вновь доносится голос ее родителя, и я смеюсь, а Капюсин закатывает глаза:

– Все, идем отсюда, а то в этом доме живут невоспитанные люди, которые подслушивают чужие разговоры, – нарочно громко и весело кричит она.

«Трактор» Пьера стоит прямо перед домом. Мы ныряем в открытые двери, я сзади, Капюсин спереди, и Пьер восклицает:

– Господи, если ты будешь надевать юбку такой длины на каждый мой концерт, я, возможно, предам мечту и стану рок-звездой, котенок.

Капюсин довольно улыбается.

– Ну нет, я предпочитаю роль первой леди, – подмигивает она.

Я съеживаюсь на заднем сиденье, пряча глаза от Рафаэля, и спрашиваю:

– Где Квен?

– Он подъедет на своей машине, не доверил моему багажнику свою барабанную установку, – отвечает Пьер.

Рафаэль ловит меня за руку и притягивает к себе.

– Я рад тебя видеть, – тихо произносит он. Я молчу, и он спрашивает: – Что-нибудь случилось?

Я качаю головой, он кивает, выпускает мою руку, я пристегиваюсь, и мы едем. Но между мной и Рафаэлем будто выросла преграда, и виной тому мой леденящий ужас и моя неуверенность. Я пребываю в полнейшей растерянности, совершенно не понимая, как мне быть и что делать…

Что делать, Мика, если при виде твоего брата сердце готово выпрыгнуть у меня из груди? Что делать, если голова начинает кружиться, и все, чего я хочу, – это быть рядом с ним, касаться его, чувствовать его? Что делать, если мне все равно, сколько в нем тебя? Что делать, если я влюбилась в тебя, а полюбила его? Но ты не отвечаешь. Как всегда, я говорю сама с собой. Ты не можешь ответить ни на один из моих вопросов. Ты мертв, Мика. Ты просто мертв.

Мадам Феррар стоит перед театром и нервно поглядывает на часы.

– Вы опоздали, – вместо приветствия хмуро бросает она.

Пьер смотрит на время.

– Мадам, сейчас шесть минут шестого, – начинает он, но учительница перебивает его:

– Будущий президент, я, кажется, сказала быть перед театром ровно в семнадцать ноль-ноль. В семнадцать ноль-ноль, – громче повторяет она, – не в семнадцать ноль шесть.

– Извините за опоздание, – говорит Рафаэль, вытаскивая из багажника усилитель. – Вы готовы нас послушать?

– Ждем с нетерпением, – угрюмо отвечает Феррар.

– Вот так всегда, – шепчет Пьер мне на ухо, – благотворительность – априори благородная цель, вот только благотворительные вечера требуют слишком много здоровых нервных клеток.

Я киваю, ничего не ответив. Капюсин тормошит ребят, о чем-то спрашивает их, без конца хохочет, но я, вроде бы находясь в том же помещении, далека от всего происходящего. Парни идут к сцене устанавливать технику. Квантан уже сидит там у своей барабанной установки.