Джакомо Маццариол - Мой брат – супергерой. Рассказ обо мне и Джованни, у которого на одну хромосому больше

А потом пришло имя. И случилось это в супермаркете, потому что иначе и быть не могло.

Мы отправились за покупками, все впятером. Бродили между рядами полок, толкая тележку. Фрукты, хлопья, моющие средства. Из динамиков лилась какая-то экзотическая музыка, и мы с Кьярой принялись изображать виденный по телевизору гавайский танец, а папа пытался под это дело потихоньку от мамы сунуть в тележку шоколад, миндаль и песочное печенье. – А может, Джакомо Джуниор? – спросил я, прерывая танец.

– Что-что? – не поняла мама.

– Ну имя, для братика! Джакомо Джуниор. Я же его старший брат. По-моему, так будет справедливо.

– Нет.

– Как нет?

– Я не хочу иностранное имя.

– Но Джакомо – не иностранное!

Мама закатила глаза.

– Тогда Джакомо Второй? Джакомо Маленький? Джакомо Младший?

– Хватит!

– Ну пускай тогда хоть на «дж» начинается! Пожалуйста, можно дать ему имя на «дж»? Просто я хочу, чтобы было понятно, что мы братья… это в знак любви… – Я прижал руки к груди – глаза щенячьи, губки бантиком, все в таком роде; Кьяра изобразила, что ее рвет прямо к нам тележку. – Джанлуиджи? Джанкарло? Джеронимо? Джилберто? Джузеппе? Джироламо?

– Фу! – скривилась Кьяра.

– Да уж, – отозвалась мама.

– Ну тогда хотя бы Гепард! Можно назвать его Гепардом?

Но они меня уже не слушали, а гадали, куда делся папа, который, стоило нам отвлечься, обычно не упускал случая и отправлялся на стойку дегустации, где, изображая заинтересованного покупателя, сметал все подряд, словно его год не кормили.

Мы подошли к витрине с сырами. Я вспотел от страха: вдруг мы так никогда и не придем к единому мнению? Вдруг решим никак его не называть?! Человек без имени. «Он» для учителей. «Этот» для товарищей. «Эй вы» или «эй ты» для начальства.

– Что будем брать, – спросила мама, – моцареллу или страккино?

– Страккино! – отозвалась Кьяра. – Который от дедушки Нанни.

Нанни? Вот оно.

– Джованни!!! – завопил я, и мама с Кьярой обернулись. – Мой брат! Джо!

Мама поморщилась.

– Это не иностранное имя, это от Джованни! Мой брат Джованни. Брат Джо. Здорово, правда?!

– Мне нравится, – одобрила Кьяра. По-моему, она согласилась лишь потому, что успела выпросить свой страккино.

– Хм… мне тоже, – задумчиво кивнула мама, словно бы недоумевая, как это мы раньше не догадались.

Вот таким вот образом – у витрины с сырами, посреди разнообразных сортов моцареллы и рикотты, под пошловатую музычку и в отсутствие отправившегося на поиски пропитания папы – и решилась судьба имени для Гепарда. Решилась благодаря страккино.

После этого я рассудил, что мой долг выполнен. Я купил плюшевого гепарда, призванного подсказать брату, какова его истинная натура; я выбрал имя. Что еще я мог сделать? Ничего – только ждать. Мамин живот вырос, наш дом тоже. Лес в саду не проклюнулся, но время в запасе еще оставалось. Чудес вокруг пока и так было достаточно.

Но потом…

Однажды в воскресенье (снова воскресенье!) мы откуда-то возвращались (наверняка снова от бабушки), и, когда проезжали мимо той самой пустынной парковки, папа резко крутанул руль и принялся – точно как в прошлый раз – кружить в поисках парковочного места, которое подходило бы одновременно и для нашего бордового «пассата», и для нового объявления. – Опять?! – спросила Кьяра.

– Опять?! – спросил я.

– Опять?! – читалось в глазах Аличе.

«Сейчас скажут, что это близнецы, – пронеслось в голове. Потом пришла другая мысль: – А вдруг… – Тут я зажмурился от ужаса. – Нет, этого не может быть!» Папа нашел место, припарковался и выключил мотор. Отстегнул ремень, мама тоже. И прежде чем они успели что-либо сказать, я запричитал:

– Пожалуйста, только не это! Неужели вы ошиблись? Неужели это девочка?

– Нет, – ответила мама и как-то по-особенному улыбнулась, отчего я сразу приободрился. – Мы не ошиблись.

У меня вырвался вздох облегчения; теперь пусть говорят что угодно, абсолютно что угодно!

– Тогда почему мы опять на этой парковке? – спросила Кьяра.

Мама с папой переглянулись, как в прошлый раз, но не в точности так же. Снова поток энергии, разноцветные конфетти и все такое, но оттенок уже другой. Как будто мы в кино снимаемся, отрабатываем сцену, и режиссер говорит: «Неплохо, неплохо, но нужно больше чувства. Понятно? Дайте мне жизнь, настоящую жизнь. Ярость и радость, прошлое и будущее, холод и теплоту. Дайте мне столкновение противоположностей! Проживайте каждый миг!»

Щелк – и пошел следующий дубль.

И вот мы в кадре.

Ржавый фургон исчез. Его место занял голубой прицеп, покрытый брезентом. Котов поблизости не наблюдалось; две вороны играли в прятки. Был летний день, солнце пробивалось сквозь слой зернистых облаков, и на деревьях трепетали листья. Проехала машина – радио на всю катушку, басы грохочут. Мама подождала, пока музыка стихнет, и заговорила:

– Мы хотим вам кое-что сказать. Насчет вашего брата.

Папа ободряюще сжал ей руку.

– Ваш брат… – Она помолчала. – В общем, он будет… особенный.

Мы с Кьярой стрельнули друг в друга глазами.

– Особенный? – повторила она.

– Особенный в каком смысле? – спросил я.

– В том смысле, – ответил папа, – что он будет… не такой, как другие. Во-первых, дружелюбный. Очень. Даже слишком. Еще улыбчивый. Доброжелательный. Спокойный. И у него будет… э-э-э… В общем, у него будет свой ритм.

Я поднял бровь:

– Свой ритм?

– И другие особенности, о которых мы пока не знаем, – улыбнулась мама.

– Так это, значит, хорошая новость? – спросила Кьяра.

– Больше чем просто хорошая, – серьезно ответил папа и как-то чудно нахмурил лоб; машина заходила ходуном вверх-вниз, словно дышала вместе с нами. – Намного больше. Это поразительная новость. – Тут он вдруг отвернулся и включил магнитолу.

Вот так.

Что меня тогда больше всего потрясло и врезалось в память, так это как раз момент с магнитолой. Папа вообще-то музыкой особо не увлекается, но у него пунктик насчет Брюса Спрингстина. Его послушать, так все, что можно сказать о жизни и смерти, о любви и выборе, уже сказано в песнях Брюса Спрингстина. В общем, он включил магнитолу, и в колонках хрипловато заиграла губная гармоника. Воздух наполнился печалью. Запел Спрингстин. The River . Хоть я и не понимал тогда ни слова и даже не знал, что песня называется The River … В общем, не понимал я абсолютно ничего, но меня захлестнула волна эмоций. Удивительно, как я до сих пор помню, причем очень ярко, что хотел тогда всех обнять. И возможно, на какомто – не физическом – уровне я это сделал. Папу – потому что он мой папа. Маму – потому что она мама. Сестер… м-м-м… ну да, и их тоже. Почему-то.

Я ждал чего-то необычайного.