Дина Адомайтес - Будь ты проклят

— По-ли-на! — услышала я вдруг за окном по слогам произнесенное мое имя, поначалу решив, что у меня начались галлюцинации.

Ведомая чувством любопытства, я моментально спрыгнула с дивана и подбежала к окну: возле подъезда, размахивая массивным букетом роз, стоял Стас, продолжая выкрикивать мое имя, потому что не заметил меня и смотрел в сторону нашей кухни. Я в мгновение ока отбежала от окна и, на ходу утирая остатки слез, помчалась к маме на кухню.

— Ты видела этого дебила? — спросила я у нее голосом, в котором отчетливо были слышны нотки назревающего нервного срыва.

— Видела, — без эмоций ответила мама, продолжая давить картошку толкушкой, которая превращала ее в пюре.

— И что с ним делать? — растерянно ждала я ее совета, вздрагивая от каждого непрекращающегося повторения своего имени.

— А ничего не надо делать, сейчас дядя Женя с четвертого этажа курить пойдет на балкон, выльет ему на голову ведро с помоями, сразу остынет! — мама со злостью раздавила последнюю картофелину и бросила грязную толкушку в раковину.

— Мама, ну я серьезно! — закричала я, как обезумевшая. — Я не хочу его слышать, не хочу его видеть! Пусть уходит отсюда! Может, милицию вызвать? — пришла мне в голову отчаянная идея.

— Ну какая милиция, Полина? Если бы он ночью кричал, то другое дело.

— Ну что тогда делать? — металась я по кухне, не зная, что предпринять. — Как его прогнать?

— Прогоним мы его сегодня, он завтра придет. Выскажи лучше ему в лицо все, что думаешь, чтобы все точки расставить, — предложила мама, а меня затрясло от мысли о том, что мне придется говорить со Стасом, с человеком, публично смешавшим меня с грязью.

— Да ты что? Я не смогу! — дикими от страха глазами посмотрела я на нее.

— Ты хочешь, чтобы я ему все высказала? Этот разговор все равно должен состояться рано или поздно.

— Но о чем разговаривать? Он что думает, что после всего я его прощу что ли? — тяжело задышала я от возмущения.

— Полина, я не знаю, что он думает, — устало вздохнула мама. — Лучше тебе это спросить у него.

Взявшая надо мной верх ярость после одной лишь мысли о том, что Стас может тешить себя надеждой на возобновление отношений, заставила меня почти бегом помчаться на балкон, где через открытые окна, огражденные узорчатыми решетками, было удобнее разговаривать.

— Чего тебе тут надо? — закричала я на него, что он даже слегка вздрогнул, продолжая смотреть в окно кухни и не ожидая звука, пришедшего с другой стороны.

— Солнышко, выйди на улицу, нам нужно поговорить, — лицо Стаса расплылось в дебильной улыбке, что вызвало у меня желание кинуть в него чем-нибудь тяжелым.

— Я тебе в первый и последний раз официально заявляю: мы больше никогда и ни о чем с тобой разговаривать не будем! Ты меня понял? — с необычайной дерзостью произнесла я эти слова сквозь сомкнутые зубы.

— Полиночка, ну зачем ты так? — Стас подошел вплотную к балкону, пытаясь дотронуться до моей ладони, но я шарахнулась от него назад, как от прокаженного. — Давай все обсудим, я объясню тебе, что вчера было вообще.

— Я даже слышать ничего не хочу про вчерашнее! — прошипела я с ненавистью. — Исчезни отсюда и забудь сюда дорогу!

— То есть ты так просто хочешь зачеркнуть все, что между нами было?

— Я хочу зачеркнуть?! — ошалела я от такой наглости. — То есть это я вчера целовалась в туалете с другим, а не ты?

— Да причем тут этот туалет? Твоя сестра силком на меня залезла.

— Ты что совсем дебил? — расхохоталась я истеричным смехом. — Силком залезла! Может, изнасиловала тебя еще? Давай поплачь, какой ты бедный, беззащитный, силком на него залезли в туалете! Да лучше бы ты честно, глядя мне в глаза, во всем признался, у меня бы, может, хоть чуть-чуть уважения к тебе осталось!

— Как я могу признаться тебе в том, чего не было? — уставился на меня Стас щенячьими глазами, держась двумя руками за оконные решетки.

— Слушай, в общем, проваливай отсюда на все четыре стороны! — даже не глядя на него, сказала я, желая раз и навсегда покончить с этим дурным разговором.

— Любимая, ты же знаешь, что кроме тебя мне никто больше не нужен! Я тебе клянусь! — тихим шепотом произнес он, и на его глазах блеснули слезы.

Я никогда не видела Стаса плачущим, но не собиралась вестись на его дешевый спектакль.

— Дай мне шанс! Первый и последний шанс! — умолял он, продолжая держаться руками за решетки и просовывая часть своей головы через узкие перекладины, напоминая какого-то глупого кота, застрявшего между оконными рамами. — Мы же никогда не ссорились! Это моя ошибка, и больше такого не повторится, я тебе обещаю! Я тебе клянусь! — говорил он, а я чувствовала, как мое идиотское бабье сердце разрывается от двойственных чувств. Впервые после случившегося ненависть к Стасу отступила, освободив место для жалости и самой тупой на свете мысли о том, что он действительно никогда больше так не будет делать. В эту ловушку постоянно попадают жены домашних тиранов и алкоголиков, из раза в раз убеждая самих себя в том, что муж исправится и больше НИКОГДА так не сделает. Однако долгожданное «никогда» так и не наступает, оставляя в душе глубокие, как следы от взорвавшихся мин, раны. Только я не настолько глупа, чтобы верить подобным обещаниям, но, с другой стороны, Стас ведь действительно до вчерашнего вечера ни разу не подорвал мое доверие. Так, стоп! Хватит! И в помине не будет никакого прощения после всего того, что он сделал!

— Не надо ни в чем клясться, все кончено, прощай! — дрожащим голосом кинула я напоследок, забежав обратно в квартиру и не сдержав своих слез, свидетелями которых Стас ни в коем случае не должен был стать.

Заперевшись в комнате, я проревела минут десять, оплакивая убитую Стасом нашу любовь. Мама не заходила ко мне, хотя наверняка понимала, в чем причина моего скоропалительного побега в комнату. Успокоившись, я сама поплелась к ней на кухню, чувствуя непреодолимое желание обсудить с кем-то свои переживания.

— Как поговорили? — спросила мама, домывая последнюю чашку. — Ты опять плакала что ли? — посмотрела она на мои опухшие от бесконечных слез глаза.

— Поговорили. Он клялся, что больше никогда так не будет делать, умолял, чтобы я дала ему шанс. А я послала его, — попыталась я сказать об этом с гордостью, но в горле стоял ком.

— Полина, — мама села за стол рядом со мной, накрыв ладонью мою руку, — ты уже не маленькая, сама должна решить, как тебе поступить. Я тебе не советчик в этом.

— Что значит как поступить? То есть ты допускаешь, что можно простить такое и продолжить строить отношения, как ни в чем не бывало?

— В семейной жизни, Полиночка, всякое бывает, — ласково зачесала мне мама свисающий клок волос за ухо. — Прощать тоже надо уметь. Особенно мужчин. Ну такие они люди, ничего с ними не поделаешь! Такова их сущность. Изменять — это их мужская природа.