Вильям Козлов - Карусель

— Не я на них — они на меня, — усмехнулся я. — Не могу же я, родившись русским, писать по-еврейски? И я не виноват, что люблю Россию, русских людей, я уважаю все нации мира, в том числе и вашу, но нельзя же заставлять меня делать то, что душе моей противно? Если я три раза подряд на наших собраниях скажу, что я русский, то весь зал закричит, что я шовинист! Разве это справедливо? Вы зарываетесь, Саша! И не замечаете этого. Хоть у нас в писательской организации почти семьдесят пять процентов евреев и полукровок, но все же ленинградская литература держится на русских именах, разве не так?

— Русские, евреи, татары... — поморщился Саша. — Мы все — советские люди. Мы все равны...

— А это ты врешь! — подал голос допивший последнюю бутылку пива Дедкин. — Вы не хотите быть равными с нами, вы хотите быть выше всех и пользоваться единолично всеми благами цивилизации...

— Сколько с меня? — обратился я к подвернувшейся официантке.

— Запиши, Аннушка, на него пиво, — ввернул Дедкин.

Я промолчал в ответ на выразительный взгляд молоденькой официантки. Хорошо еще, что Китаец не выпил чего-нибудь крепкого в сторонке и не записал на мой счет. Не успел, наверное. Ему ведь тоже интересно, как все у нас повернется.

— Ты теперь, наверное, надолго в деревню? — вдогонку мне бросил Саша со своей язвительной улыбочкой на тонких губах. Его можно было понять так: мол, тебе теперь и делать-то в Ленинграде нечего. Саша Сорочкин был в курсе моих аховых дел, наверняка, и он к ним приложил свою проворную ручонку...

Я вышел на Литейный проспект. Солнце на миг ослепило, шум грузовиков, сворачивающих с Литейного моста на улицу Воинова, оглушил меня. И все равно на улице было приятнее, чем в сумрачном, душноватом кафе писателей. Постовой милиционер со скучающим видом прогуливался вдоль светло-серого фасада огромного прямоугольного здания, которое в Ленинграде издавна называют Большой Дом. Из огромных дубовых парадных дверей выходили и заходили туда молодые люди в штатском. На улице Каляева на заасфальтированной площадке в два ряда выстроились служебные машины. В зеленом сквере, разделяющем улицу на две проезжие части, бегала кудлатая собака с длинными висячими ушами.

У «Гастронома» меня догнал Михаил Дедкин. Широкое лицо его раскраснелось, однако голубоватые глаза были чистыми. Живот заметно распирал коричневый пиджак — еще бы, наверное, Миша с утра бутылок десять выпил!

— Андрей, заскочим в «Волхов»? — с энтузиазмом предложил он. — Посидим в холодке... Я тебе кое-что интересное расскажу?

— Это какой способ? — улыбнулся я.

— Тебя не проведешь! — рассмеялся он. — Пятый! Только я действительно тебе хочу рассказать про Осинского...

— Не надо, Миша, — устало произнес я. Не хотелось мне больше выслушивать писательских сплетен.

— Андрей, меня мучает одна мысль: ты не можешь мне простить ту... подлость? — посерьезнел Дедкин.

— Слово ты точное, Китаец, подобрал, — заметил я.

— Ты давно меня Китайцем не называл, — ничуть не обидевшись, сказал Михаил. — Слабый я человек, Андрюша! Хотя и при мощной комплекции... — он похлопал себя по тугому животу. — За бутылку могу с три короба нагородить, а за более существенные благодеяния — приятеля продать с потрохами! Ну такой я уродился, что мне делать? Или жизнь наша гнусная таким меня сделала?

— Иди на Литейный мост и утопись в Неве, — посоветовал я.

— Ты же знаешь, Андрей, дерьмо не тонет! — расхохотался Михаил.

— Ну зачем ты им подыгрывал? — упрекнул я его. — Думал, опять я сорвусь? Чего же ты столик не опрокинул?

— Нет, Андрей, — серьезно произнес Китаец. — Я и вправду так думаю.

— Чего тебе от меня-то надо? — в упор посмотрел я ему в чуть потемневшие холодные, равнодушные глаза. Теперь они стали серыми, а на толстых щеках явственно проявились тонкие склеротические прожилки. Водка-то, она дает о себе знать!..

— За горло они тебя взяли!

— А тебе-то что?

— Обидно, Андрей! — понурил большую светловолосую голову Дедкин. — Все это видят, и никто за тебя не вступится... Ведь такое может случиться и со мной.

— С тобой, Миша, никогда такого не случится, — уверил я его. — Ты сам только что сказал: нужен им! Твоими руками им проще и легче с другими расправляться...

— А ты заглянул в мою душу? — на глазах Дедкина даже влага проступила, ну артист! — Что там у меня на дне?

— Думаешь, в твоей душе есть дно? — Мне не жалко было его, потом, я знал, что это все комедия, которую ломал передо мной Китаец! А все закончится тем, что попросит червонец в долг.

Действительно, тем все и кончилось. И хотя Михаил восторженно толковал, что у меня железный характер, я дрогнул и дал ему две пятерки. Чтобы отвязаться от него. Думаю, что это не слишком большая цена...

Подойдя к телефону-автомату — Дедкин целеустремленно зашагал обратно в кафе на улицу Воинова, где у Аннушки есть кое-что покрепче пива, — я позвонил Ирине.

— В половине седьмого я жду тебя у памятника Екатерины Великой, — дикторским голосом произнес я в трубку.

В ответ услышал:

— Ирина Андреевна не сможет прийти к памятнику бывшей Российской императрицы Екатерины Второй, потому что у нас в восемнадцать ноль-ноль ученый совет... И еще одно: Ирина Андреевна просит не беспокоить ее по таким пустякам и не звонить.

В трубке щелкнуло и пошли короткие назойливые гудки. Голос принадлежал Александру Ильичу Толстых. Но я ведь перед этим явственно слышал голос Ирины! Она даже спросила: «Андрей»? После чего я и назначил ей свидание у памятника. Как же в наш разговор ухитрился влезть ее настырный шеф? Что, он теперь дежурит в лаборатории? Или запараллелил телефон?

Солнце зашло за пышное, закудрявившееся белым каракулем по краям сизое облако, с Невы донесся басистый гудок буксира, прохладный ветерок с запахом бензина слегка коснулся моих пылающих щек. Высокая блондинка с миндалевидными глазами взглянула в мою сторону, чуть приметно улыбнулась. Дурацкий, наверное, у меня вид. Когда я посмотрел ей вслед, то обратил внимание, как вызывающе играют ее обтянутые узкой юбкой бедра, а белые босоножки на тонких длинных ногах, казалось, сами по себе сейчас затанцуют. Блондинка нырнула в темный деревянный тоннель, возведенный строителями перед фасадом ремонтируемого здания, и исчезла, а я стоял у будки и хлопал глазами.

Походка блондинки и легкий наклон маленькой пушистой головы мне напомнили Свету Бойцову... Позвонить ей? Вдруг повезет, и она на работе! Нет, не стану. Из одной крайности бросаюсь в другую. Я сделал свой выбор. Лучше пойду на Владимирскую площадь и буду ждать окончания ученого совета, черт бы его побрал вместе с Александром Ильичом Толстых! Буду ждать Ирину, если даже ученый совет будет продолжаться всю белую ночь...