Отесса Мошфег - Мой год отдыха и релакса

Когда лето закончилось, мой сон сделался жидким и пустым, словно комната с белыми стенами и поставленным на подогрев кондиционером. Если у меня и были сны, то лишь о том, что я лежу в постели. Скучно и мелко. Я увеличивала прием риспердала и амбиена, когда грустила, думая о прошлом. Я старалась не вспоминать о Треворе. Я стирала сообщения от Ривы, не слушая их. Я посмотрела двенадцать раз без звука «Самолет президента». Я старалась выбросить все из головы. Валиум помогал. Ативан помогал. Жевательный мелатонин, и бенадрил, и найквил, и лунеста, и темазепам помогали.

Мой визит к доктору Таттл в сентябре тоже был банальным. Не считая оглушительной жары, донимавшей меня, пока я шла от дома до кеба и от кеба до офиса доктора Таттл, я почти ничего не чувствовала. Не волновалась, не боялась, не возмущалась, не унывала.

— Как ты себя чувствуешь?

Я молча обдумывала вопрос минут пять. Доктор Таттл обошла весь офис, включая арсенал вентиляторов — все они были одного типа, два на радиаторе под окнами, один на ее столе и два в углах офиса на полу. Она действовала на удивление шустро. И шейного ортеза на ней уже не было.

— По-моему, нормально, — проорала я, перекрикивая шум лопастей.

— Ты бледная, — заметила доктор Таттл.

— Я избегаю солнца, — сказала я ей.

— Правильно. Солнце провоцирует ретракцию, коллапс клеток, но никто не хочет говорить об этом.

У нее самой кожа была поросячьего розового цвета. Прямое платье цвета соломы, похоже, было сшито из грубого льна. Волосы в беспорядке торчали.. Когда она говорила, на ее горле перекатывалась короткая нитка жемчуга. Вентяляторы поднимали ветер, и у меня даже закружилась голова. Я схватилась за книжную полку и столкнула на пол потрепанную книгу «Клиническая смерть».

— Простите, — проорала я сквозь жужжание вентиляторов и подняла книгу.

— Интересная книга про сумчатых крыс. У животных столько мудрости, — сообщила доктор Таттл. — Надеюсь, ты не вегетарианка, — помолчав, добавила она и опустила на нос очки.

— Нет.

— Какое облегчение. Теперь скажи, как ты себя чувствуешь. Сегодня у тебя словно эмоциональный спад, — сказала доктор Таттл. Она была права. Мне едва хватало энтузиазма, чтобы стоять прямо. — Ты принимаешь рипердал?

— Вчера пропустила. Слишком закрутилась на работе и просто забыла. В последние дни меня замучила бессонница, — солгала я.

— Ты выдохлась. Ясно как день. — Она что-то нацарапала в блокноте с бланками рецептов. — Согласно книге, которую ты держишь, ген смерти передается от матери к ребенку через родовой канал. Это как-то связано с микродермабразией и инфекционной вагинальной сыпью. У твоей матери были какие-то признаки гормональных отклонений?

— Вроде нет.

— Надо было поинтересоваться у нее. Если ты носительница, я могу предложить тебе кое-что. Лосьон на травах. Конечно, если хочешь. Я могу заказать его специально для тебя из Перу.

— Я родилась с помощью кесарева, так что это не мой случай.

— Благородный метод, — кивнула доктор. — Но ты все равно спроси у нее. Ее ответ может пролить свет на твои ментальные и биоритмические отклонения.

— Но ведь она умерла, — напомнила я.

Доктор Таттл отложила лиловое перо и соединила руки, словно для молитвы. Я думала, что она запоет или произнесет какое-нибудь колдовское заклинание, никак не ожидая, что она выразит мне соболезнование или сочувствие. Но она лишь поморщилась, яростно чихнула, повернулась в кресле, чтобы вытереться огромным банным полотенцем, валявшимся возле нее на полу, и опять что-то нацарапала в блокноте.

— И как она умерла? — спросила доктор Таттл. — Полагаю, не от нарушения функций шишковидной железы?

— Она смешивала алкоголь с седативами, — ответила я. У меня была слишком сильная апатия, чтобы лгать. А если доктор Таттл забыла, что я сказала ей, будто моя мать вскрыла себе вены, то правда теперь уже ничего не меняла.

— Такие люди, как твоя мать, — отозвалась доктор Таттл, покачав головой, — создают плохую репутацию психотропным препаратам.

Наступил и прошел сентябрь. Солнечный свет слабо проникал сквозь шторы, и я выглядывала из окна — посмотреть, пожелтели или нет листья деревьев. Жизнь текла однообразно, резонируя с низким гулом. Я шаркала по кварталу до египтян. Я отоваривала мои рецепты. Рива по-прежнему наведывалась ко мне время от времени, обычно пьяная, всегда на грани истерики или возмущения, переживая полный провал очередного плана.

В октябре она вломилась, когда я смотрела «Деловую женщину».

— Опять это? — воскликнула она, запыхавшись, и рухнула в кресло. — Я пощусь на Йом-Кипур, — сообщила она не без гордости.

Тут не было ничего необычного. И прежде она сидела на каких-то безумных диетах. Галлон соленой воды в день. Сливовый сок, питьевая сода — и все. «До одиннадцати утра я могу пить «Джелло» без сахара в любых количествах». Или она говорила: «У меня пост. По выходным», «У меня пост по нечетным дням».

— Мелани Гриффит выглядит в этом фильме так, как будто у нее булимия, — заявила сейчас Рива, лениво ткнув пальцем в экран. — Видишь ее второй подбородок? Лицо у нее стало пухлее, а вот ноги по-прежнему суперхудые. Или, может, она решила прибавить в весе ради ног. Смотри, руки у нее тоже стали толще, правда? Впрочем, я могу и ошибаться. Не знаю. И вообще, сейчас мне не до этого. Я пощусь , — повторила она.

— Рива, ты уже не выпиваешь, а квасишь, — заметила я ей, вытирая слюну в краешке губ. — А вообще-то не у каждой худенькой особы проблемы с питанием. — Это был максимум, что я сказала кому-то за несколько недель.

— Извини, — откликнулась Рива. — Ты права. Просто такое у меня настроение. Я пощусь, понимаешь? — Она порылась в сумочке и вытащила далеко не полную бутылочку текилы. — Хочешь?

— Нет.

Она с треском открыла диетический энергетик «Маунтин дью». Потом мы молча смотрели фильм. На середине я заснула.

Октябрь прошел безмятежно. Радиатор шипел и плевался, извергая резкий уксусный запах, будивший во мне воспоминания о подвале в доме моих покойных родителей, так что я редко включала отопление. Я не боялась холода. Мой визит к доктору Таттл в том месяце был малопримечательным.

— Как дела дома? — спросила она. — Хорошо? Плохо? Или как?

— Или как, — ответила я.

— У тебя в семейной истории есть небинарная парадигма? Геи, трансгендеры?

Когда я объяснила ей в третий раз, что мои родители умерли, что моя мать покончила с собой, доктор Таттл отвинтила крышку своего драгоценного флакончика африна, повернулась на кресле, запрокинула голову набок, так, что смотрела на меня теперь снизу вверх, и начала процедуру.

— Аллергия, и теперь я завишу от этого спрея для носа, — пояснила она. — Пожалуйста, продолжай. Твои родители умерли — и?..