Пауло Коэльо - Дневник мага

И тогда, медленно распрямляясь, я начал возрождаться. Оглянуться было нельзя, и потому ориентироваться я мог только по звуку – но ведь немного раньше я уже овладел искусством воспринимать мир на слух, словно Петрус мог угадать, что вскоре мне понадобится этот вид постижения. Я чувствовал, как тяжелый крест приходит в соприкосновение с уготованным ему каменным лоном, как медленно он поднимается, освобождая меня от этого искуса и вновь становясь причудливой рамкой, окаймляющей Путь Сантьяго.

Оставалось сделать последнее усилие. Я присяду на корточки, и крест должен будет, соскользнув с моей спины, проникнуть в отверстие. Два-три камня слетели, но теперь мне помогал уже сам крест, всем своим весом устремленный в предназначенное для него место. И вот по тому, как по-иному давил крест, я понял, что основание его высвободилось. Наступал решающий момент, напомнивший мне о том, как надо было пройти под потоком воды.

Момент решающий и самый трудный, ибо человек боится потерять добытое и склонен сдаться, пока этого не случилось. Снова осознал всю бессмысленность своей затеи: зачем мне устанавливать поваленный крест, если единственная моя цель – обрести свой меч и повалить все, сколько ни есть их на свете, кресты ради того, чтобы Христос-Спаситель воскрес в этом мире. Впрочем, все это было не важно.

Я рывком распрямился, крест соскользнул туда, куда надо, а мне в очередной раз стало ясно: имя той, кто направляла мои действия во время этой изнурительной работы, – Судьба.

На миг мне показалось, что этого толчка недостаточно и крест, покачнувшись, вновь свалится на меня. Но я услышал только глухой удар – это основание комля стукнулось о дно ямы.

Медленно-медленно я стал оборачиваться. Крест, еще чуть покачиваясь, высился над землей. Несколько камней скатились с верхушки холмика, но крест устоял. Я торопливо положил камни на место, приник к кресту, обхватив его руками, чтобы погасить последние колебания. В эту минуту он стал для меня живым и теплым; и не было сомнений в том, что во все продолжение этой тяжкой работы он был моим другом. Я осторожно отпустил его, ногой подгребая камни к его основанию.

Некоторое время я любовался плодом своих усилий, пока не напомнила о себе боль в израненных руках. Петрус все еще спал. Подойдя вплотную, я слегка потыкал его носком башмака.

Тотчас проснувшись, он взглянул на крест и сказал только:

– Очень хорошо. В Понферраде сменим тебе повязки.

– Лучше бы я поднял дерево, честное слово. А так, с крестом на плечах, мне казалось, будто поиски мудрости сводятся к тому, что люди приносят тебя в жертву.

Я оглянулся по сторонам, и только что произнесенные слова повисли в пустоте. История с крестом отодвинулась в какую-то дальнюю даль, хотя все это было только вчера. И никак не вязалось с отделанной черным мрамором ванной и с джакузи, где я нежился в теплой воде, медленно потягивая из хрустального бокала превосходную «риоху». Петруса я не видел – он находился в номере роскошного отеля, где мы остановились.

– Так почему же все-таки крест?

– Стоило немалых трудов убедить портье, что ты не бродяга, – крикнул он из комнаты.

Я знал по опыту, что, если Петрус сменил тему, настаивать бесполезно. Я вылез, надел длинные брюки и свежую рубаху. Осторожно размотал бинты, ожидая увидеть открывшиеся раны. Однако лишь там, где отстала корочка, выступило немного крови. Они уже снова зарубцовывались, и я чувствовал себя превосходно.

Мы поужинали в гостиничном ресторане. Заказанное Петрусом фирменное блюдо 17– паэпью по-валенсиански – съедено было в молчании и запито ароматной «риохой». Покончив с едой, Петрус предложил мне прогуляться.

Мы вышли из отеля и направились в сторону вокзала. Петрус, по своему обыкновению, погрузился в молчание и за все время пути не вымолвил ни слова. Когда мы оказались на грязных, пропахших машинным маслом путях, он уселся неподалеку от исполинского локомотива и сказал:

– Побудем здесь.

Но мне вовсе не хотелось пачкать свежие брюки, и я остался на ногах. Осведомился, не лучше ли дойти до главной площади Понферрады.

– Путь Сантьяго близится к концу, – отвечал мой проводник. – А поскольку наша действительность куда ближе к этим железнодорожным вагонам, нежели к прелестно-безмятежным видам, которыми любовались мы с тобой во время нашего путешествия, будет лучше поговорить именно здесь.

Петрус велел мне снять кроссовки и рубаху. Потом ослабил перевязку на предплечье, сделав ее менее тугой, но забинтованные кисти не тронул.

– Не беспокойся, – сказал он. – Сейчас тебе руки не понадобятся – по крайней мере, хвататься ими ни за что не будешь.

Он был как-то необычно серьезен и говорил так значительно, что я невольно встревожился – должно было произойти нечто важное.

Петрус снова уселся на прежнее место и долго глядел на меня. Потом заговорил:

– О вчерашнем эпизоде не скажу тебе ни слова. Ты сам осознаешь, чего ты стоишь, но произойдет это лишь в том случае, если ты решишься когда-нибудь совершить паломничество по Римскому Пути, иначе именуемому Путем харизмы и чудес. Скажу одно лишь: те, кто считают себя всеведущими, нерешительны в миг, когда надо повелевать, и строптивы, когда надо повиноваться. Отдавать приказы им стыдно, получать их – бесчестье. Никогда не поступай так, как они.

В номере ты сказал, что дорога мудрости ведет к жертвам. Это ошибка. Твое ученичество не окончилось вчера – еще предстоит отыскать меч и открыть тайну, заключенную в нем. Ритуалы RAM ведут человека на Правый Бой и дают больше шансов на победу в жизни. То, что ты познал вчера, было всего лишь испытанием Пути – приготовлением к Римскому Пути. Если захочешь. И меня печалит, что такие мысли пришли тебе в голову.

И в самом деле, в голосе Петруса звучала печаль. Я вдруг вспомнил: действительно, на протяжении всего срока, проведенного нами вместе, я постоянно подвергал сомнению все, чему он меня учил. Да, я был не Кастанедой, в могущественном смирении воспринимающим наставления дона Хуана, но надменный мятежник, противостоящий высокой простоте ритуалов RAM. Я хотел сказать это, но сознавал, что уже слишком поздно.

– Закрой глаза, – произнес Петрус. – Сделай Дуновение RAM и попытайся установить гармонию между собой и всем этим пропитанным машинным маслом железом. Это – наш мир. Ты должен открыть глаза не раньше, чем я завершу то, что мне поручено, и обучу тебя еще одному упражнению.

И я, сосредоточившись на Дуновении, закрыл глаза, почувствовав, как начинает расслабляться мое тело. Слышался городской шум, доносился издали собачий лай, а где-то рядом с тем местом, где находились мы с Петрусом, – приглушенные голоса. Внезапно я услышал и голос моего спутника: он пел итальянскую песенку, от которой во времена моего детства все были без ума благодаря исполнению Пепино Ди Капри. Слов я разобрать не мог, но мелодия всколыхнула в душе воспоминания и помогла как-то успокоиться.