Альфред Кох - Ящик водки. Том 4
- Название:Ящик водки. Том 4
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Эксмо
- Год:2005
- Город:Москва
- ISBN:5-699-10856-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Альфред Кох - Ящик водки. Том 4 краткое содержание
И если вам после прочтения четвертого «Ящика» так не покажется, значит, вы давно не перечитывали первый. А между первой и второй — перерывчик небольшой. И так далее... Клоню к тому, что перед вами самая настоящая настольная книга.
И еще, книгу эту обязательно надо прочесть детям. Вслух. Перед сном. Или перед отъездом на учебу в Англию. Чтобы им Родина — причем любая — медом не казалась.
И не пропускайте при чтении вслух неприличных или других матерных слов. Потому что они — очень важные авторские знаки. Типа среднего пальца, выступающего из кулака согнутой в локте руки.
Хотя этому знаку мы научились у совков иностранного происхождения.
Ящик водки. Том 4 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Кох ничем подобным не озабочен. Избирался он первый и последний раз в 1990 году мэром Сестрорецка, впрочем, и на этом посту пробыл всего год, пока Собчак не выгнал. Так что любовь народная ему без надобности, и он может позволить себе говорить все, что думает. А так как человек он умный, то мысли его не всегда приятны окружающим. Одно особо удачное интервью шестилетней давности Коху припоминают до сих пор — даже Наум Коржавин в общем хоре отметился, обозвал русофобом.
Жаль, что Наум Моисеевич не читал «Ящик водки», — он нашел бы там немало подходящих фрагментов в подтверждение своей гипотезы:
Свинаренко: Вот говорят — Волга впадает в Каспийское море. Типа, с этим не поспоришь. Это — образец русской логики. Но на самом деле Каспий — это не совсем море, раз у него нет выхода в океан, а чистейшей воды озеро. С учетом этого уточнения фраза, заметь, зазвучала по-иному… Далее. Насчет Волги.
Кох: Волга — символ всего что ни на есть русского. Река считается русской, но по берегам ее живут татары. Река мощная, красивая — Рейн отдыхает, он в два раза скромней. Волга — очень красивая река, но она стекает в Каспий, и все. Дальше никуда не идет.
С: Русский путь.
К.: Да! Русский путь! Очень красиво, мощно — но в никуда.
С: И потом, есть вопросы к самому слову «Волга».
К.: Итиль она раньше называлась.
С: Ну, это просто еще один вопрос. А я хочу сказать про другое. Когда сливаются две реки в одну. И текут, как одна. Как понять — какая главная, а что приток?
К.: Ты хочешь сказать, что по стоку Кама больше? Но и Ока имеет сток больше, чем Волга!
С: А, вот как! То есть Волга тут вообще ни при чем! Значит, в окончательном виде формула звучит так: Ока впадает в Каспийское озеро. А никакая не Волга ни в какое море.
К.: Это очень по-русски…
Понятно, что за такие рассуждения сограждане к тебе особой благодарностью не проникнутся. Что самое обидное — по «Ящику водки» вовсе не заметно, чтобы Кох так уж мучился от нелюбви сограждан. Более того, он на пару со своим визави лениво эдак поплевывает в сторону тех, кого эти самые сограждане сделали объектом своей большой и чистой:
Свинаренко: «Дети Арбата» тогда еще вышли.
Кох: Ты их читал?
С: Нет.
К.: И я нет. А чего с ними так носились?
С: Не знаю. Я при всей любви к диссидентам не смог это читать.
К.: Непонятно, чего так раскручивали «Детей Арбата». ГУЛАГ и Шаламов — этого более чем достаточно, чтоб все понять.
С: Ну, это слишком сильные, сильнодействующие средства. А людям надо чего-то попроще — не чистый спирт, а портвейн у нас больше любят. Он и разбавленный, и сладенький, сахару туда подсыпали… Легче идет. Я вот одного госдеятеля спрашивал: «А чего ты не используешь Солженицына в агитации и пропаганде сейчас? Титан, мощнейший интеллект, такое осмысление…» Так он сказал: «Не востребован дедушка. Когда его показывали по ТВ, рейтинги были невероятно низкие. Человек Солженицын уважаемый, его президент поздравлять приезжал, а люди по ТВ не хотят его смотреть. Народ не понимает». А вот Рыбаков народу доступен. Или Жириновский.
При этом условного Жириновского в книге не меньше, чем условного Солженицына. Собственно, оба уже вышедших тома «Ящика водки» (как, подозреваю, и два последующих) представляют собой лингвополитический эксперимент.
Соавторы прекрасно понимают причины многочисленных поражений русского либерализма. Народ не принял либеральные идеи? Чушь, конечно. Народ отверг людей, которые эти идеи персонифицировали, и — самое главное — тот язык, которым они пытались с потенциальным избирателем разговаривать:
Кох: Вот и Черномор, как человек фольклорный, интуитивный, о том же самом толковал: чтоб управлять страной, нужно уметь с рабочими поговорить в курилке. А ты пойди им академика туда отправь, в курилку! Он и не курит, и смысла мата не понимает — так что он не сможет управлять этим коллективом.
Свинаренко: Да… И с диссидентами та же картина. Вот в Чехии — компактной и насквозь диссидентской — Гавел мог говорить с огромным количеством народа. Без проблем. А наш диссидент находил понимание только среди своих, у диссидентов же и в околодиссидентских кругах. Страшно далеки они от народа! А солдаты, пролетарии, колхозники — как с ними? Им вместо политических свобод нужна хорошая кормежка. Так что диссиденты не могут управлять Россией.
На первый взгляд может показаться, будто собеседники в этом плане ближе к академикам или там к диссидентам. Что, конечно, приятно, но делает их людьми в либеральном хозяйстве бесполезными и совершенно непригодными для управления страной.
Но это только на первый взгляд. Смысл проводимого эксперимента в том, чтобы поставить сакральную силу русского мата на службу либерализму. Поэтому Кох и Свинаренко не только матерятся, как два Горчева, но и уделяют немало внимания теории обсценной речи. Рассуждают о кодовых интерполянтах и диффузной семантике. Цитируют Бориса Успенского и Вадима Михайлина.
Именно мат оказался последним прибежищем либералов. Умности, вроде толлинга и лизинга, в чистом виде не проканали. Соавторы не делают вид, будто не знают этих слов. Они просто помещают их в другой ряд. Пытаются опробовать контекстуальный сдвиг. «Толлинг, бля»; «лизинг, твою мать». В лабораторных банно-дачных условиях соавторы создают новый язык русского либерализма. Язык, в котором существует предельное напряжение между близкой массовому сознанию формой и неприемлемым для него содержанием. Любопытно было бы провести эксперимент на местности, посмотреть, как работает эта гремучая смесь в полевых условиях, например, в предвыборный период.
Впрочем, я и без экспериментов абсолютно уверен, что начни Кох не с приватизации, а с публичной политики, изложи он пару раз избирателю свои геополитические идеи так, как делает это в книге, Рогозин благополучно отдыхал бы сейчас где-нибудь вдали от парламента:
Кох: Насчет Калининграда я вообще не понимаю, зачем мы его забрали. Зачем мы в 45-м прирезали Восточную Пруссию? На кой она?
Свинаренко: Чтоб была!
К.: Если хотелось чего-то прирезать, почему тогда Польшу целиком не прирезали? Союзники не дали? Уже давно мир живет по принципам экономической экспансии, а не территориальной. Маленькая Япония контролирует полмира. А огромные Бразилия и Россия себя контролировать не могут…
С: Ни хера я не понимаю в твоих рассуждениях. Не хочу я просто так отдавать. Ну, давайте меняться на что-то!
К.: Давайте! Такой разговор я понимаю. С западниками легко разговаривать так: мы им отдаем чего-то, и они это с удовольствием берут. А давать взамен свое не любят. И им надо говорить: мы взамен возьмем не ваше, а чье-нибудь чужое. А ваша задача — просто не заметить, как мы это стырим. Вот на такие договоренности они с удовольствием идут. К примеру, пусть они не заметят, как мы у хохлов заберем Крым. Украина соберет Совет Безопасности ООН по Крыму, а ей там скажут: да пошли вы, с Крымом вообще непонятная ситуация, его у турков забрали и т. д.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: