Валерий Лаврусь - Очень Крайний Север

Такая у него теперь была творческая работа!

Лоцировали обычно часов по пять. Потом приезжали. Варили макароны с тушёнкой или разогревали рисовую кашу с мясом, ели. Выводили данные с регистратора. Общались с главным геологом партии, выдавали рекомендации, намечали план работы на следующий день. Опять варили макароны с тушёнкой, ужинали и ложились спать.

Представляете, ещё вчера Юрий Серов в чистенькой и наглаженной троечке ходил по тёплым этажам второго корпуса родного авиационного института, его окружали интеллигентные люди, красивые и умные девочки, профессора и доценты интересовались его мнением — и сам он уже потихоньку собирал материал для диссертации. А теперь? Дикие и грязные сейсмики, соляра, громыхающий вездеход, обмороженные уши, заусенцы на пальцах… и его никому на хрен ненужное мнение: ибо он ничего не знает, не понимает и вообще. И куда интереснее выслушать рассказ пьяного буровика, что разбуривает профили под закладку зарядов. Такая метаморфоза. Но… «Бачили очі, що купували!»

Прошла неделя. Юрка даже как-то стал привыкать к работе, уже пытался вникать в процессы вывода информации, а вечерами с любопытством прислушивался к разглагольствованиям Колганова. Колька был Настоящим Геологом и в жанре демагогических монологов начитывал братьям курс геоморфологии. Вживался Юрка.

Это случилось на восьмой день их пребывания.

Есть такое «это», которое обязательно случается. И, как правило, случается в самый неподходящий момент.

Было всё как обычно — утро, завтрак, погрузка в вездеход, транспортировка антенной системы на крыше вездехода, разворачивание её в режим скольжения за вездеходом, загрузка Юрки в багажник, подключение системы, движение, лоцирование…

Пошло «не так» часа через полтора.

Они уже заканчивали первый на сегодня профиль, когда кабели, соединявшие антенну-сани и регистратор, стали вдруг натягиваться и дёргаться. Обычно они свободно провисали и покачивались в такт движения вездехода. Юрка постучал в стенку кабины, но из-за грохота его никто не услышал. Он прикинул, по времени скоро остановка, и повторно стучать не стал.

Только Юрка расслабился, послышался удар, и тут же вырвало один из кабелей, Юрка грохнул в стенку так, что в этот раз его услышали сразу — вездеход резко встал. Юрка выглянул из-под тента — сани антенной системы одной лыжей налетели на пенёк, систему перекосило, оборвало один из тянущих тросов и кабель. Обрыв кабеля означал, что придётся возвращаться на базу и всё перепаивать. Оценив ситуацию, Юрка выключил регистратор, снял его с себя и стал вылезать из багажника. Перебравшись через борт, он глянул назад — снег был совсем рядом — и спрыгнул. И тут же утонул по грудь. «Ни фига себе!» — удивился он и стал разворачиваться, чтобы выползти к колее.

В этот момент вездеход, чтобы освободить натяжение оставшегося троса и кабелей, начал сдавать назад. И сдавал, зараза, со скоростью большей, чем полз Юрка, и, конечно, брюхом подмял парня.

Было ли Юрке страшно? Наверное, нет. Всё случилось слишком быстро. Он даже толком не понял, что произошло. То есть — так-то всё понятно! Но неожиданно.

Юрка лежал, вдавленный в снег, а вездеход ещё некоторое время продолжал двигаться, но потом встал. Юрка понимал: надо дать знать, что он здесь, под вездеходом, но ни крикнуть, ни пошевелиться не мог, даже вздохнуть толком не получалось. Прошла минута, за которую Юрка много чего передумал, и тут вездеход начал двигаться обратно, освобождая Юрку из снежного плена. Как только он съехал, Славка с Колькой подхватили Юрку под руки и принялись трясти, бесконечно спрашивая: «Ты как, нормально? Нормально? Как ты?» Человек только что побывал под вездеходом, а они его трясут, чудаки!.. И всё у него было нормально, только сильно болела спина. Всем экипажем Юрку втащили в кабину, уложили на скамью, подстелив полушубок, сели и закурили.

— Закурить дайте, гады! — голосом умирающего попросил Юрка.

Славка дрожащими руками достал из пачки сигарету, подкурил и сунул ему в рот:

— Ты на хрена из багажника вылез?

— Хотел сани оттянуть, — Юрка затянулся и выпустил дым.

— Э! — Колганов обычно так начинал обращение к людям. — Э! — в этот раз он обращался к механику-водителю. — Я тебе сразу крикнул: «Стой!»… А ты? Гля чего ехал, водила хренов?

— А чё я? — у водителя, когда он затягивался, тоже мелко тряслись руки. — Я сразу и встал.

Колька потёр лицо руками и повернулся к Славке:

— У нас водка в вагончике осталась?

— Ещё бутылка.

— Поехали!

— Сани погрузить надо, — Славка взял перчатки и стал их натягивать. — Ты как? — он смотрел на Юрку. — Твои тётки поубивают меня…

— Шутник, — кряхтя, Юрка попытался приподняться.

— Куда? — дёрнулся Славка. — Лежи!

— Отвали, Слав! Я что, и когда поедем, лежать буду? Мне так все позвонки вытрясет, — схватившись рукой за борт, Юрка подтянулся и сел.

— Ладно, пошли.

Славка с Николаем выбрались наружу. Увязая в снегу и матерясь, они загрузили сани на крышу, и через пять минут «гэт» уже ехал на базу.

Той ночью Юрке приснился сон.

Лежит он, подвернув под себя ногу, в заснеженной долине, и ему не хватает воздуха. Казалось бы, ничто не мешает, но он задыхается и никак не может вдохнуть полной грудью. От этого внезапно накатившего удушья Юрка проснулся — видимо, здорово его придавило.

Но уже через день спина позволила ходить и даже работать, а ещё через неделю Юрка совсем забыл о ней.

А вездеходы в Юркиной северной жизни ещё не раз доставляли удовольствие общения с ними. То их нужно было вручную вытягивать из болота, вырубая полгектара леса. (Но это водитель-механик дурак, а вездеход ни в чём не виноват.) То у них на тридцатипятиградусном морозе обрывало «палец» в гусенице, и приходилось махать кувалдой, загоняя новый на место, поминутно меняясь с тем же Колгановым, на морозе быстро сбивается дыхание, и запросто можно получить воспаление лёгких. Но тут уж ничего не поделаешь: в тридцать пять и сталь становится хрупкой. То…

В общем, всякое было.

Но первый опыт общения с вездеходами Юрка не забудет никогда. А как тут забудешь, если нет-нет да и прихватит поясницу — и только укол анальгина может привести в чувство.

Так прошла первая Юркина полевая работа, во время которой он близко — можно даже сказать, по-семейному тесно — познакомился с вездеходами.

Так начался его Крайний Север, который растянется на долгие годы. Пройдёт совсем немного времени, и Он, этот Крайний Север, — станет Юрке родным и понятным. Но тогда, в первый раз, Север показался ему жёстким, негостеприимным, даже жестоким. Юрке сразу захотелось всё бросить и уехать, но он остался. И не потому что геройствовал, просто возвращаться было некуда.