Сергей Минаев - Dyxless. Повесть о ненастоящем человеке

Я закуриваю и иду прочь от этого гребаного местечка. Когда я удаляюсь достаточно далеко, мне в голову приходит мысль о том, что нужно поймать такси. Я поднимаю руку, и практически сразу подъезжает желтое такси. Я успеваю подумать о том, что сейчас опять нарвусь на крохобора-таксиста и что лучше было поймать частника, но все-таки сажусь. Называю адрес, и мы трогаемся.

По ходу движения я рассматриваю ночной город и постепенно втягиваюсь в свой алкогольный дурман, у меня мутнеет в глазах, и я начинаю чувствовать, как тяжелеют виски. Пытаясь собраться с силами, я смотрю в окно, курю и думаю о том, что, в сущности, ничего такого не произошло. В конце концов, не я же был с тем педиком. Еще я ловлю себя на мысли, что обожаю кататься по ночной Москве, рассматривать ее огни, машины, стоящих на улицах проституток. Вслед за проститутками я вспоминаю ту телку в клубе, плюю при этом в окно и подумываю, мол, правильно говорят, что честные московские барышни гораздо дороже путан. Ощущения у меня отвратные. Мне мерзко и вместе с тем грустно.

И тут, внезапно для себя, я начинаю рыдать. Слезы текут по моему лицу, я их размазываю рукавом куртки, как размазывает дешевую растекшуюся тушь вокзальная шлюха, клокочу горлом и хлюпаю носом.

Странно, мне казалось, я стал настолько циничен, что меня трудно удивить. А уж довести до слез — такое может только присниться.

Вроде бы я уже тысячу раз видел весь этот город — Содом. С его продажными телками, готовыми отдаться тебе через пять минут в туалете или через пятнадцать у тебя дома — в зависимости от того, часы какой марки у тебя на руке в данный момент. С его продажными партнерами, готовыми опрокинуть любой совместный бизнес за грамм кокаина. С друзьями, предающими тебя за пару минут между двух рюмок. Со всей его моральной и физической педерастией. С людьми, больными гонореей души. Каждый раз я ожидаю от окружающих чего-то в этом духе, и каждый раз, когда что-то такое происходит, чувствую себя полным придурком. Вероятно, такое ощущение остается у людей, которые проигрывают крупные суммы денег в карты в поезде со случайными попутчиками. Вроде бы всем известно, что играть в поезде в карты на деньги с незнакомыми людьми — вероятность кидалова 99 %. Но почему-то люди не перестают играть с кидалами. А будучи кинутыми, еще долгое время ходят с ощущением того, что они полные лохи.

Я еду в такси, курю пятую сигарету, утираю слезы и думаю о произошедшем. В какой-то момент мои глаза встречаются с глазами водилы в стекле заднего вида. Он меня спрашивает приторным голоском: «Что-то случилось? Может, помощь нужна?» Я прекрасно понимаю, что вопрос задан для проформы, и отвечаю, что все нормально. Он делает еще пару робких попыток пособолезновать, и мы наконец подъезжаем к моему дому.

Выходя из машины, я протягиваю ему 200 рублей (обычная такса из центра до моего дома), но он говорит что-то вроде «обычно триста дают». Я, пытаясь вложить в свой взгляд все презрение, какое только возможно в данной ситуации, протягиваю еще сотку. Подходя к подъезду, еще раз мысленно аплодирую пошлости и цинизму этого города и отмечаю посконную хитрость везшего меня пролетария, который, должно быть, довезет тебя, истекающего кровью, до самой дальней больницы за пятнадцать минут, будет всю дорогу утешать и вырвет из костенеющей руки оплату своего труда по двойному тарифу.

С этими мыслями я поднимаюсь на свой этаж, захожу в квартиру, снимаю ботинки и прямо в костюме падаю лицом в подушку.

Спокойной ночи, Москва!

Следующим утром я лежу в ванне с больной головой и мысленно прокручиваю события вчерашнего вечера. Во рту отвратительный привкус дрожжей, обычный после таких дел, которые я вчера исполнял. Снова плююсь от воспоминания о вчерашней телке, а в особенности о Сашином экзерсисе. Мне настолько мерзко, что я уже несколько раз тер себя мочалкой. Была бы такая мочалка, которой можно оттереть всю грязь со своей души. И все время оставаться чистым. Таким, каким был лет двадцать назад.

Я лежу, курю и думаю о том, каким образом некогда близкие тебе люди становятся уродами?

Что их меняет? Что изменяет их лица, манеру поведения и сознание? Как быстро можно пройти путь от первого попадания в тусовку до полной деградации?

Вы никогда не задумывались над вопросом, отчего все те люди, которых вы видите вечерами в ресторанах, бутиках и на презентациях, редко встречаются вам днем? Или вообще не встречаются? Куда исчезает вся эта весело гомонящая толпа людей, похожих друг на друга, как сигареты из одной пачки?

Я, например, задумываюсь над этим постоянно. И сопоставив многие факты, которые кажутся притянутыми за уши, а на самом деле лежат на поверхности, я пришел к выводу, что этих людей просто нет. Нет, безусловно, мое предположение не имеет ничего общего с «городом мертвецов». Все не так страшно. Все гораздо страшнее…

Половины этого города просто не существует. По моему мнению, пространство внутри Садового кольца вечерами превращается в некое подобие компьютерной игрушки, населенной людьми-пустышками. Когда-то они были нормальными, у них были мечты, «души прекрасные порывы», проблемы и жизненные заботы. Но в какой-то момент они поняли, что легче превратиться в персонажей гламурных журналов, героев и героинь танцпола, фей подиума и ресторанных рыцарей ножа и тарелки. Проводить свою жизнь в атмосфере круглосуточной вечеринки и стать рекламируемыми на всех углах «ночными жителями». Постоянные лучи софитов отучили их глаза воспринимать дневной свет, лампы солярия сделали невозможным нахождение на дневном солнце, тонны парфюмерии и косметики вкупе с наркотиками и диетами иссушили их тела, а актуальные журналы и развлекательное телевидение сделали то же самое с мозгом. В конце концов они превратились в тени людей, в некое подобие невидимок, которые могут выходить из дома только в ночное время суток, когда искусственное освещение скрывает, что под оболочкой из макияжа, платья «Prada», джинсов «Cavalli» или костюма «Вгіопі» — пустота. Именно поэтому вы никогда не встретите их днем на улицах Москвы. Боязнь, что кто-либо увидит, что под темными очками «Chanel» нет глаз, а лица нарисованы, заставляет их днем оставаться дома. День — время людей, тогда как ночь — время мумий.

Конечно, гораздо легче замотать внутреннюю пустоту дресс-кодом и сидеть мумией в каком-нибудь кафе «Пирамида» или баре «Рамзее», разглядывая фотографии тусовщиков, чем жить жизнью человека, с его проблемами, победами и поражениями. Любой человек имеет цель жизни. В мире мумий таких целей нет. Как нет, впрочем, и самой жизни. Есть только существование в атмосфере пустоты.