Сергей Минаев - Dyxless. Повесть о ненастоящем человеке

— А вон реальный «Crystal» хуячат тем не менее. Может, тоже купим? Заколотим нереального понта.

— У тебя девять сотен лишние? Отдай мне, я найду им лучшее применение.

— Пойдем еще к бару, виски возьмем?

Мы подходим к бару, и я, уже достаточно развеселившись, ставлю стакан на стойку и говорю бармену:

— Еще бокалов жажда просит, залить горячий жир котлет.

— Что, простите?

— Ниче. Классику надо читать. Вы же «Онегин» называетесь или «Печорин»?

— «Онегин»… — Бармен весь в непонятках. — Вам виски еще?

— Да не парься, приятель, — встревает Вадим. — Ну Пушкина помнишь? Ну, роман у него был в стихах. «Евгений Онегин». Ну, про чувака одного, про его тусовки…

— …Про телок, про клубы, — давясь хохотом, подсказываю я.

— A-а… помню, конечно, — говорит бармен, — так бы сразу и сказали.

С бокалами в руках мы какое-то время стоим и курим. Я достаю конверт и передаю его Вадиму. Мы по очереди ходим в туалет.

Затем, уже пританцовывающие и весьма довольные собой, продолжаем издеваться над окружающими. Мой пытливый взгляд упирается в угол зала. Там на диванах сидит довольно странная пара для сего заведения. Он — в темном костюме, лакированных ботинках, рубашке с галстуком и очках, похожий на актера, игравшего роль Клима Самгина. Она — в юбке, дешевых сапогах и чем-то неярком сверху, с темными волосами и очень правильными чертами лица. Он застенчиво обнимает ее, что-то шепчет на ухо и пьет кофе. Она слушает его, пьет (по-моему, вино) и смотрит на окружающих глазами испуганной лани (или как в таких случаях говорится?).

— Во! — говорю я. — Смотри, какие экземпляры. Как они здесь оказались-то? Он, наверное, профорг в институте. Ныкнул стипендию группы и решил тусануть чувиху в модном клубе, да?

— Это любоффь, ну что ты пошлишь! — ржет Вадим. — Он наверняка получил премию за разработку в области химии как молодой специалист. И вывел девушку в свет. Так гранты встречаются с гламуром.

— Это любовь, тадан-тан, но не ко мне, па-а-а-верь. Это любовь, тадан-тан, не закрывай грудью дверь, — пою я. — А грудь у нее ничаво, ничаво. Химик он, говоришь? Интересно, чой-то он там насинтезировал-то? Что ему ажио на «Онегин» хватило?

— Ну не знаю. Раз кофе пьет, уж точно не новый стимулятор.

— Нет, их, наверное, родители после школы сюда привели, на продленку. А сами в туалете хуячат.

Тут девушка замечает, что мы пялимся на них, и смущенно краснеет, одновременно что-то говоря парню. Мы смеемся и ведем себя совершенно неприлично.

— Она ему, наверное, говорит, что хочет тебя. «Ми-и-иш, смотри, какой мальчик симпатичный», — противным тонким голоском изображает Вадим.

— Ну и отлично. А то он какой-то заторможенный очень.

— Давай его разнюхаем, будет быстрый! — продолжает гоготать Вадим.

Тут юноша зовет официанта, и ему очень быстро (сумма счета столь мала, что официант торопится посадить на их место кого-то более платежеспособного) приносят счет. Пара встает и идет к выходу. Мальчик бросает на нас скорбный и довольно презрительный взгляд, а девушка быстро исчезает из зала. У меня тут же почему-то екает в груди. Я начинаю думать о том, что, в сущности, нет ничего более отвратительного, чем издевательства над чужими чувствами. Мы настолько старательно это делаем, потому что у нас нет ничего похожего. И судя по стилю жизни, и не будет. И вот мы гадничаем, высмеиваем их, хотя приключись это с тобой — вмиг изойдешь розовыми соплями и станешь омерзительно сентиментальным. Вот тогда будешь отличным объектом для насмешек друзей. При мысли о розовых соплях у меня проходит устойчивый ассоциативный ряд, и я снова иду в туалет.

В туалете, после осуществления очередного снифа, мне становится настолько тошно, тоскливо и одиноко, что я, даже не посмотрев на часы, набираю номер Юли. Проходит первый звонок, затем второй, третий, четвертый… Юля, Юлечка, девочка моя, ну вспомни, что у тебя есть мобильный, на который названивает одинокий психопат, который окончательно теряет равновесие и гибнет от яда из собственной пошлости, цинизма и равнодушия. Просто нажми на кнопку и скажи, что ты спишь, это убедит меня в том, что в этом мире еще живут ЛЮДИ.

— Але, привет, — раздается на том конце.

— Привет, — говорю я сдавленным голосом, — я тебя не разбудил?

— Нет, нет, я на дне рождения у подруги. Что у тебя с голосом?

— Тоска, понимаешь, тоска. Меня этот город окончательно раздавил, хотя много ли мне надо?

— Ты в Питере? Опять не спишь?

— Нет… Я хотел развеяться, встретил своего московского приятеля и пошел в клуб. Лучше бы пошел спать, а завтра сходил бы в зоопарк. Эффект тот же.

— Мальчик мой, ты себя загнать хочешь?

— Да брось ты… Как там у тебя на дне рождения? Подруги веселят?

— Да, в общем, ничего, как обычно. Ну что ты, ну что опять происходит? Ты себя специально раскачиваешь?

— Ладно, повеселись там за меня, окей? Мне что-то совсем смурно. Поеду я спать.

— Езжай спать, пожалуйста, хорошо? Выспись. Ну не стоит так себя вести. Поезжай. Я тебя прошу.

— Юля… ты знаешь, я себя сейчас чувствую как маленький мальчик. Хочется поехать в гостиницу и спать в обнимку с телефоном. С твоими эсэмэсами, с твоим голосом… Юленька… Я скучаю по тебе…

— Мальчик мой! Тебе выспаться нужно. Ты спи, а я завтра тебе позвоню, и все будет совсем по-другому. Солнечно. Хочешь солнца? Ты ведь его так любишь…

Я слушаю ее голос и почти не разбираю слова. После того, как она мне говорит по телефону все эти удивительные вещи, у меня на душе становится тепло и маслено. И я понимаю, что я не один и все такое.

— Юль, я действительно поеду спать. Спасибо, что ты со мной поговорила.

— Слушай, ну что ты такое говоришь?

Я слышу, как у нее фоном звучат какие-то голоса, и мне на секунду кажется, что некоторые голоса мужские. И что-то такое царапает мне грудь изнутри. И единственное, о чем я думаю, — это как бы на самом деле отчетливо не услышать мужской голос. И я говорю ей: «Спокойной ночи!» Мы мило прощаемся. И я в самом деле стараюсь успокоиться. Но бикфордов шнур ревности уже запален, и от подозрений о том, с КАКИМИ на самом деле подругами она там тусуется, мне становится горячо в горле. И я понимаю, что больше всего на свете я хочу оказаться ТАМ, рядом с ней. Километры — лучшие афродизиаки, не правда ли?

Умирающая ночь дает о себе знать. Остатки питерских клабберов слоняются по клубу, иногда ныряют в туалет, в надежде застать там знакомого, который случайно «с этим», но быстро выходят обратно с разочарованными лицами. Музыка играет тише, танцпол пустеет. Девушки, не нашедшие себе за ночь партнеров, распластаны по углам, подобно ночным светлячкам, готовящимся встретить первые лучи солнца. Их лица уже основательно посерели. Постепенно проявляются синяки под глазами и обтянутые кожей скулы, до сих пор умело ретушированные косметикой. И тут меня осеняет: