Владимир Казаков - Воскрешение на Патриарших

– Понимаешь, счастливый бегемот должен радоваться жизни! Улыбаться, скакать, веселиться, а у тебя он получился какой-то грустный! – девушка терпеливо взяла колбасу с ушами и стала аккуратными движениями пальцами в резиновых перчатках придавать массе отдаленное бегемотье очертание.

«Вот! Счастливый бегемот! Что он нам несет…» – завертелась песенка в голове у Дениса.

Вовка кивал головой, наблюдая ловкие движения девушки. Малышня вокруг галдела. Родители обреченно улыбались.

Денис был в этом кафе первый раз. Обычно Вовку водила сюда Марина, его жена, а сейчас она закрутилась, и сопровождать отпрыска отправился Денис. Собственно, это Вовка привел его сюда, а не наоборот. Кафе располагалось в Козицком переулке, в подвале, и, когда Денис спускался по крутой лестнице в зал, какое-то смутное воспоминание мелькнуло у него внутри. Но до времени исчезло. В окне под потолком мелькали ноги прохожих, и казалось, яркое солнце стучится в стекло.

«Счастливый бегемот… Не курит и не пьет… – барабанил пальцами по столу Денис. – Интересно, а я счастливый человек? Дурь какая… И вообще, я был счастлив когда-нибудь?»

Денис зачем-то осмотрелся вокруг. Малыши продолжали целеустремленно сопеть и гудеть, иногда даже взвизгивали от радости, когда в их детском мозгу возникала какая-нибудь новая идея о конструкции бегемота.

«А что? У меня все хорошо. Вот Вовка. Дома Марина. Прекрасная жена, именно такую я и хотел всегда. Вовка, правда, получился поздний ребенок. Ему сейчас пять, а мне полтинничек. Но ведь это счастье. Наверное. Откуда такие мысли дурацкие про „наверное“? – взгляд Дениса продолжал бродить по закоулкам кафе, словно ища что-то знакомое. – Стоп. Ну конечно! Вспомнил! Надо же».

В этот момент луч солнца все же вбежал в пространство подвала, пошарил по стенам и, не найдя ничего интересного, выскочил наружу. Хлопнула дверь, на лестнице появился Илья. Денис дружил с Ильей еще со школы, они общались урывками, то сходились, то, не ссорясь, расходились. Но оба всегда были рады встречам, хотя уже давно между ними не было точек соприкосновения. Кроме одной, корневой – детства. И каждый раз, вне зависимости от того, сколько лет они не виделись, у них продолжался тот единственно важный разговор, начатый сорок с чем-то лет назад, на ступеньках школы. Она располагалась тут же, неподалеку, в переполненном тополями и китайкой старомосковском дворе. Тогда их, перепуганных суетой малышей, торжественно вводили в жизнь через школьные двери.

– Привет. Привет, Вовка! – Илья отодвинул стул и, присев, помахал рукой мальчугану. – Надо же, в приемке кафе сделали, чудеса!

Илья был немного взъерошен, его чуть кудрявые волосы вздыбились, было видно, что он выпил. Нет, он не был пьян, он балансировал между «слегка приложился» и «понесло».

– Надо же, – удивился Денис. – Сразу узнал. А я – нет. Час просидел, думал о счастье. А потом вдруг сообразил, что кафе это в бывшем приемном пункте стеклотары сделали!

– Что звонил, по делу или так, повидаться? Счастье… Явно стареем, о всяких глупостях начинаем думать. Есть тут что-нибудь туда-сюда? – Илья листал меню. – Ну и к каким неутешительным выводам пришел ты в размышлениях о счастье?

– Просто повидаться. А так… Дурь всякая в башку лезет. Человек все-таки скотина дикая. Вот ведь есть Вовка, есть Марина, которую я люблю, по большому счету. Да и без всякого счета люблю. Работа есть. Не бедствую совсем. А сам думаю, счастлив я или нет. И знаешь, какой бред меня посетил? Что по-настоящему я был счастлив только один раз! Причем в детстве. И причем именно здесь!

– В смысле?

– Я не помню, какой это был класс. Третий, четвертый? В «Детском мире» вдруг стали продавать индейцев. Помнишь, такие клевые, резиновые, гэдээровские фигурки? Это было что-то! Айфон любой чепуха по сравнению с индейцами! Хотелось жутко. А денег нет. А ясно, что завтра их уже не будет в магазине, расхватают. Кошмар. Понятно, что родители на такую глупость денег не дадут. Да и не очень с деньгами у нас было, ты знаешь. А нужно было много. Где-то три пятьдесят, что ли, стоил набор.

– Пожалуй, граммов сто пятьдесят вискарика я заглочу. И все. Иначе отплыву. В дальние страны. Ну и где взял бабки? Кстати, смешно сейчас, но это прежняя месячная квартплата!

– Ну да. Примерно. А я помчался по дворам, по скверам, по бульварам. Собирать бутылки. Пустылки, как тогда говорили. Двенадцать копеек поллитровая, семнадцать – ноль семьдесят пятая. Короче, метался почти сутки, набрал штук тридцать. И вот обвешанный авоськами я потащился в приемный пункт. Сначала в Столешников, в винный – не берут. Мол, маленький еще посуду сдавать. Я чуть не в слезы. Потащил наверх, к церкви. Там закрыто. Тары нет. Как всегда. В «Минеральные воды» на Горького. Но там взяли только пару штук из-под воды. А у меня в основном водочные и винные. Отчаяние прямо. Что делать?! Представь, десятилетний пацан таскает на себе полтора ящика пустой посуды. Но индейцы, сам понимаешь! Короче, пришел сюда. Очередь километр, опять тары нет. Реву. Вдруг старичок такой, благообразный, подходит, мол, что ревешь, дурашка. Рассказал. Он улыбнулся, у него еще такая аккуратная седая бородка, глаза такие добрые и прозрачно-голубые, как сейчас помню, достал эти три пятьдесят из кармана, отдал мне. Мол, ему все равно стоять здесь, он и мою посуду сдаст. Отдал я ему все вместе с сетками и бегом в «ДеЭм». Купил индейцев! Иду вниз по Пушечной, весь свечусь! И вот до сих пор помню это чувство. Сердце и замирает в груди, и одновременно где-то поверх крыш плывет. И люди на тебя оборачиваются и улыбаются! Вот так вот было. Ну а ты?

– Знаешь, Дениск, – Илья взял стакан и медленно, присматриваясь, повертел его перед носом. Солнце, попадая на остатки виски, наполняло его густым коричневым цветом, отчего совершенно простой стакан становился тяжелым и значимым. – Знаешь, меня всегда интересовали части, осколки целого. Не целое. Например, в книгах. Недавно, к ужасу, понял, что не знаю, чем закончился роман «Идиот». То есть понимаю чем, но не знаю наверняка. А фильм даже смотреть не стал. А ведь я люблю эту книгу! Очень. И часто перечитываю куски, иногда жадно, как с похмельной жажды, иногда медленно, ловя кайф от сочетаний слов. Для меня это как частички жизни. А общий смысл, итог не важен. То есть важен, но он понятен. Или я просто так устроен? Понимаешь?

Денис молча смотрел в сторону Вовки, но, услышав вопрос, кивнул. Илья тоже кивнул ему и продолжил:

– И вот еще что. Оказывается, эту жизнь можно было прожить с кем-то. В смысле разные ее части с разными людьми. Нет, не так. Разные люди очень хорошо подошли бы к разным эпизодам жизни. Например, с Алиной одной хорошо бы было жить лет в 35–37 в Переделкино, в своем доме. Она писала хорошую прозу, и такое литературное место ей бы было в кайф. Да и мне нравятся тамошние околописателькие улочки. То есть именно в этот отрезок жизни, понимаешь? Ни раньше, ни позже. А вот с Иркой хорошо было бы жить лет в сорок на Малой Бронной. Ходить в кафе и нифига не делать. И так можно всех моих баб по жизненным полкам рассовать. Но самое интересное в другом. Я реально мог все это осуществить в те годы. И по деньгам, и по отношениям. Но этого не произошло. И сейчас мне уже абсолютно не нужна ни трешка на Бронной, ни особняк в Переделкино. Просто не надо. Попытаюсь сформулировать. Определенная женщина нужна в определенный момент жизни. Возраст должен соответствовать месту и человеку.