Николай Таратухин - Струны моей души

— А он у меня не фурычит. Ну, в смысле — не фунциклирует…

— Ты, что знаешь иностранные языки?

— Только немецкий со словарём…

— В твоём возрасте лёжа ни с одной женщиной ничего не получится. Не та уже прыть.

Нужно только стоя. Посмотри сейчас, как надо это делать…

Сатана нажал кнопку пульта управления огромным телевизором и на экране появилась Фурия вместе с изгнанным из рая ангелом — шестикрылым Серафимом.

— У вас что там было? Диван или кровать? — спросил Сатана Сергея Ивановича.

— Диван, — робко ответил Сергей Иванович.

— Тогда смотри и запоминай. Может быть верну тебя обратно. Уж очень ты мне понравился…

На экране телевизора появился диван с лежащими на нём обнажёнными порно партнёрами.

Серафим поднялся с дивана, прикрывая свое причинное место руками (наверное, и в аду есть запрет на показ мужских гениталий). Попросил Фурию стать на колени поперёк дивана. При это фурия поджала бёдра к животу, изогнулась, выставив все свои прелести наружу, которые Серафим прикрывал от посторонних глаз своим задом. Дальнейшее было, как говорится, делом техники, а она была у партнёров великолепная.

— Ну, ты понял что-нибудь? — спросил Сатана.

— Век живи, век учись, — пролепетал Сергей Иванович.

— То-то же и оно. Теперь выслушай мое условие. Если ты сейчас придумаешь удачную рифму к слову «онанизм», то уйдёшь доживать свои оставшиеся пятнадцать лет со своей, как её там — Клавдией Зурабовной… Если не придумаешь — твое место в центре котла. Только такие слова, как «организм», «коммунизм», «плюрализм», «примитивизм» — твои предшественники уже говорили. Назови свою рифму с трёх раз. Минута тебе на размышление…

Сергей Иванович задумался. Всё, что приходило в голову — было явно не в тему. «Сюрреализм» — не то, «Колониализм» — тем более. Вспомнил, что когда-то писал вульгарные стихи и тут же выпалил: «Эксгибиционизм!»

— Да, такого слова не было. Ты, хоть знаешь, что это такое? Чувствую, что знаешь… Если что-то понял из мультфильма, то всё у тебя будет, как говорили древние немцы: аб ге махт унд аллес гут. Ступай!..

Проснулся Сергей Иванович в холодном поту, но ощутив тепло тела Клавы, мирно спавшей рядом, успокоился. «Как я сам не догадался до этой позы, — думал он. Всё это результат дурацкого целомудрия. Пока был молодой, делал детей лёжа, а теперь за ненадобностью в детях — можно этим, оказывается, заниматься и стоя».

Наступивший день у Клавы был выходной. А ему вообще спешить было некуда. Проснулись поздно. Клава так нежно его обнимала и целовала, а Сергей, не чувствуя своих лет, отвечал ей не менее пылко. Когда «дружочек» стал настойчиво напоминать ему о себе, он проделал с Клавой, правда, не без её помощи, всё один к одному увиденное во сне. Получилось здорово!

Дальнейшая жизнь героев этой трагикомедии проходила без видимых потрясений. Мария Захаровна вышла замуж за своего сотрудника и стала жить у него. Сергей Иванович женился на Клавдии Зурабовне и тоже стал жить у неё. Квартиру Сергея Ивановича продали и деньги поделили поровну с Марией Захаровной. Все были счастливы, кроме старшего сыны Клавдии, которому ещё долго оставалось находиться в тюрьме. Но в своих письмах матери он писал, что стал на путь исправления и к наркотикам теперь у него отвращение. А Сергей Иванович, заполучив жену на год моложе прежней, выглядел настоящим мачо. Этому способствовал регулярный секс и систематические занятия спортом.

Когда мне исполнилось семь лет, родители решили обучать меня музыке. Сами они никакого отношения к музыке не имели, но очень любили её слушать. Правда, мой дед, а мамин отец был известным пианистом. Он погиб на войне. У папы в роду тоже были профессиональные музыканты, но я о них ничего не знал. Мои родители были заядлыми меломанами, часто ходили на концерты заезжих звёзд классической музыки, слушали симфонии по телевизору. Им почему-то из всех инструментов нравилась флейта, и они решили отдать меня на обучение в детскую музыкальную школу—десятилетку. На самом деле это была школа с одиннадцатилетним обучением, где помимо общеобразовательных предметов учили музыке.

Меня привели в школу на прослушивание, но оказалось, что класс флейты уже заполнен. Директор школы, проверив мой слух и чувство ритма, сказал родителям: «У вашего мальчика прекрасные антропометрические данные и отменный музыкальный слух, поэтому предлагаю вам отдать его в класс арфы — у нас там недобор».

Арфу я никогда вблизи не видел, а когда увидел, то слегка испугался. Она была выше моего роста с огромным количеством струн, окрашенных в разные цвета. Но когда послушал, как играет на ней учительница, загорелся желанием научиться играть. Пожилая сухощавая дама с первых же уроков принялась обучать нас правильной посадке за инструментом. Учительница любила повторять, что очень важно усваивать и прорабатывать правильные приемы игры, так как они со временем становятся рефлекторными. Что такое «рефлекторными» — я узнал значительно позже, но тогда понял, что неправильно заученное очень мешает дальнейшему обучению.

Знакомство с первоначальными игровыми навыками мне давалось легко. Я хорошо усваивал механику движений, но что касалось музыкальных пьес, то здесь особо не блистал. Учительница частенько поговаривала, поправляя мою игру и глядя на мои руки: «Бог дал тебе два дара: абсолютный музыкальный слух и чудесные пальцы, но в придачу еще и отменную лень». Пальцы у меня, действительно, были длинными и гибкими с очень развитыми «подушечками». Играл мало потому, что не имел собственного инструмента, а ходить в школу было далековато.

Несмотря на лень я окончил два класса с неплохими оценками по всем предметам, и родители решили купить мне арфу. Купили подержанную, но в хорошем состоянии. Отец шутил: «Твоя арфа и моя машина стоят одинаково». Понятное дело, я не мог теперь отлынивать и в третьем классе старался изо всех сил. Из девяти учеников в классе я был единственным мальчиком. Конечно же, не мог допустить, чтобы кто-то из девчонок играл лучше меня. Третий класс закончил в числе лучших учеников.

Арфу полюбил окончательно. Помимо учебной программы учительница приобщала нас к мировой литературе, и я познакомился с творчеством выдающихся арфистов. Особенно мне нравились сочинения Альфонса Хассельманса. С его этюдом «Ручей» выступал на музыкальном фестивале в своём городе. В пятом и шестом классах играл уже довольно зрело и становился лауреатом второй и третьей степени на престижных конкурсах.

В седьмом классе стал обращать внимание на свою одноклассницу — Женечку Ковалёву. Она единственная в классе, кто мог составить мне конкуренцию в учёбе. Свою симпатию к ней я скрывал под необоснованной критикой её игры, отпуская порой издевательские реплики в её адрес. Она отвечала мне в том же духе. Война «алой и белой роз» продолжалась до восьмого класса.