Елена Блонди - Цветок для двоих [СИ]

Но Джахи, пораженный найденным снимком, долго рассматривал его, поворачивая в смуглых пальцах. Молчал, и Шанелька с облегчением поняла — он видит бювар впервые и ничего не знает о тайнике.

— Да, — кивнул, вынимая следом за фотокарточкой тонкие пожелтевшие листки, — это она. Великая анэ Хеит Амизи, принцесса Пуруджистана, последняя королевская кровь. Я думал, этот портрет сделан художником. Перед принцессой, — он вопросительно посмотрел на Крис и она, уже привычно, помогла сформулировать правильно:

— Написан с натуры. То есть, с живого человека.

— Написан, — хеб вслушался в знакомое слово в другом контексте, — написан. Да. Как слова. А тут написаны слова.

Он коснулся оборота карточки.

- «Цветок и цветок, вместе». Я не знаю, кто написал слова. Возможно, истинный пуруджи анэ Хеит, — тонкий палец указал на темную тень, — ее возлюбленный пуруджи.

— А письма? — спросила Шанелька, захваченная сюжетом, полным теней и тайн, — в них что? Это же письма, да?

Руки Джахи бережно поднимали листки, он просматривал начало и конец записей, укладывая их по порядку.

— Это стихи. Я хочу. Хотел бы. Чтоб вы слушали одну старую легенду. После, когда послушаете, я буду читать.

— Прочитаю, — вполголоса сказала Крис.

— Да, — хеб снова мягко улыбнулся, складывая бумаги в бархатное нутро бювара, — нужное место. Не здесь. Там, где аннука, чтобы вокруг, — он повел руками в светлом, дымчатом от плотных штор, воздухе, полном запаха старой бумаги и тихого гудения кондиционера, — вокруг ночь и деревья. Цветы.

— Тогда мы нескоро доберемся до стихов, — Крис выровняла башню из листов и записок, переложенную цветными закладками Шанельки, — второй день, а ничего пока не нашли.

Шанелька вздохнула, с трудом прогоняя воображенные картинки прошлого. Надо сосредоточиться. О прочем она успеет помечтать после. И хорошо бы успеть вечером записать то, что приходит в голову, еще до того, как хеб расскажет. Получатся совершенно разные сказки, будто цветы, выросшие из одного корневища. Так уж устроена ее голова, понимала Шанелька, что истина не всегда становится самым важным и главным, и даже если она приходит, нельзя прогонять то, что явилось до истины.

Но сейчас — только бумаги, иначе можно что-то пропустить, а подводить Крис нельзя.

Верхние листки свалились, скрывая ее руки, Шанелька растопырила пальцы, пытаясь не дать бумажкам упасть на колени и на пол.

Крис подхватила оборванный листок. Уложила перед собой на журнал, в котором делала пометки.

- «Еления, детка. Я все понимаю, но уверена ли ты сама, в том, чего хочешь? Теперь ты не одна и приключения, которые так увлекают твою мятежную натуру, коснутся еще одной души. По меньшей мере одной. Хотел бы я знать, что ты и Идочка останетесь в безопасности, если вдруг ты реш…»

— О, нет! — Шанелька вскочила, глядя на листок со своей стороны, — а на обороте?

— Пусто, — Крис перевернула оборванную половинку, исписанную плотным бисерным почерком, — вообще ничего.

— С какой полки лист? — Шанелька уже читала свои пометки на закладке, которая отмечала, откуда была взята бумажная кипа, — даты какие?

— Предположительно конец двадцатых начало тридцатых. Или середина, тут все перепутано, ты же видела. Но слушай, это же здорово! Второй день, а мы нашли письмо для матери Ираиды!

— Да, — засмеялась Шанелька, а в ушах звучал мужской голос. Еления, детка…

— От кого-то, — умерила восторги Крис, — и — о чем-то. Придется эту полку перекопать основательно, вместе со всеми записями на других языках. Уважаемый хеб, ты нам поможешь? А то Ираида свет Зиновьевна нас отзовет и пришлет знатоков арабского. Не понимаю, почему она сразу так не поступила.

— Я должен уходить. На время. Несколько раз, — хеб аккуратно закрыл бювар, все еще лежащий на столе, — но я счастлив каждый раз приходить помогать. Это так печально и это так… так высоко.

— Душеподъемно, — пробормотала Крис. В ответ на вопросительный взгляд махнула рукой в серебряных кольцах, — не обращай внимания, я так.

Шанелька фыркнула. Но через пару минут трое уже напряженно трудились, методично разбирая папки и кипы бумаг с самого начала нужной полки, на этот раз не откладывая в сторону записей на арабском, и вникая в заголовки всех документов подряд.

Джахи не соврал, ему пришлось несколько раз уходить, и во время очередного отсутствия Шанелька подняла голову, прислушиваясь — за снова запертыми дверями толклись невнятные голоса, сильно вдалеке, не разобрать слов, одни интонации. Джахи быстро что-то говорил, его перебивали сразу несколько мужских голосов, тон беседы становился накаленным, а потом вдруг все стихло. И через минуту хозяин вошел в хранилище, по своему обыкновению осветил тружениц мягкой улыбкой. Но пару раз, тайком взглядывая в сосредоточенное красивое лицо, Шанелька видела на нем напряжение, связанное с какими-то, очевидно, не самыми приятными мыслями.

— Ну, — сказала Крис в конце дня, убирая разбросанные по столу бумаги, — что мы имеем на наш второй день марафона?

Шанелька гордо выложила на середину стола оборванную записку и два документа, написанных арабской вязью. Все — в прозрачных файлах, и к арабским бумагам вложены были листочки с переводом.

Один оказался списком вещей, явно предназначенных для путешествия. Перечислялись чемоданы, носовые платки, плед и прочие обыденные вещи, но среди них — детское — дорожная посуда и постельные принадлежности, а еще — складной стульчик. Нигде не указывалось, что вещи покупаются именно для Елении с Идой, но дата подходила, и девочки понадеялись, сопоставляя список с обрывком письма.

Второй листок оказался врачебными рекомендациями по уходу за ребенком после бронхита. Крис сфотографировала документ и отдельно подпись врача, чтобы на следующий день поискать и отложить все написанные им бумаги, а Джахи пусть потом скажет, вдруг и в них что-то обнаружилось.

Хеб Джахи как раз вышел, но позвонить ему пленницы не успели, в замке хранилища повернулся ключ, дверь приоткрылась. И тут же в коридоре послышались быстрые шаги, мужской уверенный голос сказал пару слов, Джахи ответил вполголоса, видимо, держась за ручку двери.

Мужчина настаивал, выплевывая громкие слова, следом возникли еще голоса, подхватили вразнобой, почти с криком. И сам Джахи повысил голос, добиваясь тишины. Заговорил быстро, с умиротворяющими интонациями.

— Так, — решительно сказала Крис, нажимая на двери изнутри, — Нелькин, пойдем.

Дверь подалась, и они вышли в полутемный коридор, полный мужских силуэтов. В европейской одежде и в длинных джалабиях, а еще — в тех самых наверченных на головы светлых и темных уборах, перехваченных витыми шнурами.