Елена Блонди - Как будто Джек [СИ]

— До магазина дойдем, я тебе посмотрю чего. Но это далеко. Почти около дома.

Она замолчала. Пес уже бежал впереди, трусил, не торопясь, методично обнюхивая травяные кочки и неровные бордюрные камни. Мелькали под жидким светом фонарей черные с пестриной ляжки, смешные. Ну такой деловитый. Если бы не в квартире, а как мечталось всю жизнь — домик, у самого моря, там, конечно, была б конура и в ней пес. В детстве так и было. Рядом с папиным гаражом. Самодельная будка. В ней собачка Тузька. Имя смешное, потому что сначала — щенок Тузик, потом подрос и по выражению папы «как натузил тузенят». На самом деле тузененок был один, звали его Пиф, потому что книжка дома истрепалась, французская, про веселого пса Пифа. И стали в будке жить-поживать маленькая коричневая Тузя и огромный ее лопоухий сын Пиф, раза в три больше мамки, веселый, как дурак, очень любил гусей соседских гонять по детской площадке, вот наводил шороху. Потом Пиф вырос, так дураком и остался. Его пристрелил какой-то дядька, за то, что воровал куриные яйца. Кажется так. Ей, маленькой, про его смерть особо не говорили. А Тузя, когда грянул переезд в городскую квартиру, была отправлена в столовку на паромной переправе, там поселили ее в будке при столовском дворе, и стала она толстой и старенькой. Своих не забывала, когда приходили навещать, становилась на задние тонкие лапы и, тяжело дыша, водила передними, — служила. Хоть реви.

…

— Я и ревела…

Интересно, если вселенная бесконечна, и как пишут, количество реальностей в ней бесконечно тоже, значит, среди сонма их есть и такая, где домик на берегу, и рядом с забором конура, а в ней псище. С ним по вечерам и утром медленно гулять вдоль воды, разглядывая закаты, подбирая и кидая камушки. Кошки, разумеется тоже. Но они у очага, они ждут.

Наверное, в какой-то реальности мой пес — именно этот. А что, вполне себе пес. Морда острая, уши висят, поджарый, но не кривой, не косой, лапы длинные. Надо придумать, как его там зовут.

…

Он все бежал впереди, и уже стало ясно, именно с ней бежит, будто они вместе, и давно.

И она улыбнулась, неторопливо идя следом. По серому тротуару, рядом с черным воздухом вечера, испятнанным желтыми фонарями, и казалось, черный воздух отделен от светлого, который над тротуаром, в котором — она.

А что, подумала снова, вслед мелькающим пестрым ляжкам и опущенному хвосту, вполне себе пес…

…

А что. Она ничего так. Хоть и без жратвы. Слышно, улыбается. Когда они улыбаются, запах другой, и этот стал сильнее усталости. Еще в нем что-то, я знаю что, только названия нет, оно им принадлежит, человекам. Ну, это если бы я…

Вот! Мы вместе идем, будто я — ее джек. Как будто я джек. А она будто моя совсем. Немного конечно, кошкина, по запаху ясно — они всегда у нее будут. И есть. И были. Но они дома, на окнах. Были. И будут. А ежели куда со двора, тогда сразу «джек, джек!». И мы идем такие, вместе. Совсем вместе. Будто бы она моя, а я будто бы джек. И это совсем хорошо. Тогда, конечно, жратва каждый день, пусть даже не самая такая — мясо теплое, завернутое, которое от вонючих веселых, но зато она же поделится. У нас будет один запах. Ее жратва и моя — запах один. И даже что мужчина у нее есть, та и ладно, как раз с ним проще обнюхаться, это не кошки ж. Если ей нравится. Она вон мужиком пахнет, просто пока идем, оно мне не надо, все равно она потом в дом, а я — в мое место. Но я же про этот запах, который без названия, а только через рассказ, то есть, если я как будто джек — это ведь на дольше, чем сейчас мы вместе и скоро отдельно. В это «на дольше» поместится и мужчина, не драться же мне с ним. Так и получится: я будто бы Джек, она будто моя, и у нее кошки, дом, жратва и ее мужик. Для запаху.

Но главное, чтоб не забыть, о чем я. Вот! Я сейчас пахну тем же, чем она! Через траву и ветер, через сырой камень вдоль кустов, и через чих-чих машин, мы с ней пахнем одинаковым «будто я джеком».

…

Из черного воздуха в воздух светлый выступили трое. И она остановилась, очарованная тем, как и что нарисовал свет, сгущенный окружающей его вечерней тенью. Широкоплечая мужская фигура, тонкий женский силуэт в пузыре дутой короткой куртки. И между ними — огромным пятном, галактикой шелковой темноты, уложенной крупными мягкими прядями — могучий черный ньюф. Шел, царственно ставя лапы, как плыл грозовым облаком, такой большой, такой блестящий. Такой — огромно великолепный. Мужчина положил руку на загривок пса. И тот сел, облаком темноты перетекая вниз, задрал прекрасную морду к обожаемому лицу. Это было как… Она задумалась, подбирая сравнение. Как если бы стала лохматой и черной египетская пирамида, смотрела бы вверх, на зов великого хозяина Ра, света ее янтарных очей.

— Пойдем, Антарес, — мелодично сказала красивая стройная хозяйка, а мужчина потрепал шерсть, подтверждая.

Антарес поднялся, плавно, как грозовой фронт, встряхнулся, и…

…

И переводя взгляд, она наткнулась на другой. Черный пес сидел впереди, терпеливо ждал, когда насмотрится на великолепие огромного Антареса. Сразу стало видно — нескладный дворняга, с длинной мордой и пятнистыми лапами. Сказал взглядом:

— Ну, пойдем, что ли?

Сбоку удалялся царственный ньюф, шел, плавно ставя лапы, одну за другой, мягко и сильно. Качался роскошный хвост в прядях черного шелка.

— Пойдем, Джек, — она кивнула, улыбнулась, поправляя рюкзак.

И дальше снова шли вместе. Почти до самого ее дома, где в желтом кухонном окне сидели две кошки. На повороте пес оглянулся, не торопясь перебежал дорогу, туда, куда она идти не собиралась. Исчез в темноте, ртутно мерцающей лужами.

В темном подъезде, вынимая ключи, она подумала, если есть мириады реальностей, то есть среди них и те, в которых нет дома у морской воды, а есть тощий голодный пес, в которого мальчишки швыряют камни, а еще есть та, где ее кошки бродят по улице, дерутся на помойке, и еще всякое такое, совсем печальное, в сто, в тысячи раз более несправедливое, чем этот вечер и эта прогулка к ветру и травам. С полным достоинства Джеком, который посчитал правильным проводить ее домой, хотя ведь не угостила ничем.

Открыла двери в теплую квартиру, нагнулась, погладить встречающих котов, снимая куртку, заговорила с мамой. Про ужин и — «когда твой придет, хорошо бы не поздно».

Подумала, разуваясь, «пусть будет эта».