Эмил Манов - Сын директора

— Ты бы зашел как-нибудь на завод, — сказал мне как-то отец. — За три года мы многое переделали. Освоили новые конструкции. Может быть, тебе будет интересно.

— Как-нибудь зайду.

— Если хочешь, я могу прислать за тобой машину.

— Нет, я так приду.

Несколько дней после того, как я ходил к бате Апостолу, я болел, — простудился среди лета — и еще больше похудел. Но едва ли свою машину отец предложил мне по этой причине.

А мне захотелось пойти на завод. Что ни говори, я там проработал целый год, прежде чем попал в армию. Завод стал для меня вторым домом, и потом, особенно по вечерам прежде, чем заснуть на солдатской койке, я часто видел себя в токарном. Видел маленький цех, словно прилепленный к огромному монтажному, окна с квадратами армированного стекла, облупившуюся краску станка, моего станка, который умел петь на разные голоса, видел даже метелку, которой я убирал стружку и мусор в конце смены… Я хотел пойти сразу же, но зная отца, колебался: он ничего не делает, не обдумав предварительно, и я боялся, что он опять начнет меня агитировать вернуться на завод. Но именно туда я вернуться не могу — может быть, потому, что он — директор завода. А может быть, и потому, что с заводом у меня связано и одно плохое воспоминание: я пошел работать на завод так, как месяцем раньше последовал за учителем Ставревым в свой класс…

Все-таки то, что меня тянуло на завод, оказалось сильнее плохого воспоминания. Вчера утром, выйдя с вокзала, я сел на трамвай и отправился. Сошел на предпоследней остановке. До завода нужно было еще пройти триста — четыреста метров, но дорога была хорошо асфальтирована, по бокам — выложенные плиткой дорожки для пешеходов. И ворота были новые. Раньше они были деревянные на двух бетонных столбах, а теперь стояла красивая беленая арка, такой высоты, что под ней свободно могли проходить груженые машины, с широкими двустворчатыми воротами, сбоку — проходная для рабочих. На арке — название завода из металлических букв, покрытых охрой, и лозунг в честь съезда профсоюзов. Дежурный в проходной тоже был новый — пожилая бесстрастная и важная личность, которая спросила, куда я направляюсь, и открыв мой паспорт, взглянула на меня помягче:

— Ты уж не родня ли будешь директору? Проходи. Он только что пошел к вагранкам.

Я одернул блузу, будто собирался из казармы в увольнение и зашагал по широкой мощеной аллее, оглядываясь по сторонам. Здания цехов были те же, только свежевыкрашены в голубой цвет, а в глубине территории вырастали панельные стены недостроенного цеха. Высокий кран с удлиненными тросами как раз понес большую панель для крыши над постройкой и я остановился посмотреть, как трое строителей в рукавицах ставят панель на место. Кран повернулся в поисках следующей панели.

Литейный тоже был в глубине двора, возле самой ограды. Из его дверей дохнуло жаром и меня встретил вой двух мощных вентиляторов. Вагранок, как и раньше, было три. Из средней тек огонь, в нос остро ударил запах дыма, и я на миг закрыл глаза от сверкания огненной струи. Потом огнеупорная бадья поплыла в воздухе, наклонилась над формой в глубине цеха. Металл послушно потек.

Литейщик закрыл вагранку своим железным прутом, и тогда я заметил отца. Он стоял там же, в синих очках, которые закрывали половину лица, но я узнал его по кепке и по крепкой прямой шее, которая держала его голову чуть откинутой назад. Он всматривался в вагранку и что-то говорил литейщику, видимо, напрягаясь, чтобы перекричать гудение вентиляторов и удары молотков, которые сбивали с отлитых деталей нагар. Литейщик кивнул и тоже стал всматриваться в стену вагранки.

Я подождал, пока они кончат говорить, и когда отец снял очки и начал покачивать их в руке, подошел.

— А, Петьо, — сказал он, отряхивая синий рабочий халат. — Иди помогай. Рассуждаем тут с мастером, как ее отремонтировать, чтобы дело не встало. И так прикидываем и этак, — все поджимает. И именно сейчас нагрузки по горло…

Он со вздохом посмотрел на мастера, и тот засмеялся, обнажив белые зубы под широкополой шапкой, которая прикрывала и шею. Такое начало меня немного успокоило. Отец говорил так, будто я бывал тут каждый день и мог дать ему совет. Он улыбнулся и повел меня к выходу.

Он был необыкновенно приветлив, даже складка между бровями поразгладилась. На улице он остановился, глубоко вдохнул воздух, посмотрел в сторону нового цеха и снял кепку. На лбу у него блестели капли пота. Он вытерся тыльной стороной ладони, и на лбу остался черный след. Его крупное темное лицо словно светилось.

— Расширяемся, — кивнул он в сторону постройки. — Через год завод не узнаешь. Поставим еще один цех, для запчастей, монтажный перестроим. Кроме кранов, будем делать конструкции для трубопроводов. Только бы с кредитами кошка дорогу не перебежала.

Он схватил меня за шею и потянул к себе. Посмотрел мне в глаза:

— Наверное, проголодался? Потерпи еще чуток, в кабинете перекусим.

Таким хорошим и внимательным я его давно не видел, и потому внутренне собрался. Когда отец слишком уж добрый, надо быть начеку. Но он отпустил мою шею и уже широко шагал, задумчиво прищурив глаза. Словно забыл обо мне.

Мы вошли в монтажный цех. Удары по железу оглушили меня. Сверкали синим огоньки сварки, над ними — склоненные защитные шлемы. Сварщики всегда напоминают мне рыцарей из кинофильмов, и когда они опускают на лицо защитный щиток, мне кажется, они вот-вот бросятся на противника. Только вместо копья сварщик сжимает в руке короткую искривленную трубочку, которая брызжет синим огнем.

Из фанерной кабинки выскочил начальник цеха, низенький лысый человек с логарифмической линейкой в руке, но отец помахал ему — сиди себе, занимайся своим делом, — тот с удивленной улыбкой пожал плечами. Отец каждое утро обходит цеха и на месте выслушивает доклады и улаживает, что надо уладить. Все называют его на заводе «пешеходец», но это им нравится.

Мы шли вдоль длинных вытянутых арматур двух кранов, и отец на минуту остановился взглянуть на сварку одной детали. Сварщик выпрямился и открыл лицо, а отец нагнулся, чтобы рассмотреть шов. Потом кивнул, хлопнул сварщика по плечу и все так же, не говоря ни слова, пошел к дверям. Я шел за ним, как ассистент.

Когда мы направились к токарному, сердце у меня слегка подпрыгнуло. Я знал, что мы побываем там, и все-таки оно подпрыгнуло. Мне показалось, что отец тайком стрельнул в мою сторону глазами.

Здесь я с одного взгляда увидел новое: два тяжелых новеньких бандажных станка, на которых были закреплены для обточки большие стальные валы. Об этих станках, наверное, говорил мне тогда инженер Цонков. Все остальное было таким, как я помнил, и мне не надо было смотреть под ноги, чтобы пройти между станками: я знал, где обойти, где повыше поднять ногу. Даже два знакомых лица увидел сразу: Стояна и Монтафона.