Доменико Старноне - Фамильный узел

Расторжение нашего брака фактически подтверждено справкой о составе домохозяйства и документом, удостоверяющим мою опеку над детьми, на котором стоит моя подпись. Не вижу необходимости предпринимать какие-то другие шаги, по крайней мере сейчас.

Я регулярно и в срок получаю от тебя алименты, хотя никогда ничего не просила ни для себя, ни для детей. Насколько мне позволяет финансовое положение, я стараюсь не тратить их, а откладывать для Сандро и Анны.

Телевизор давно сломался, и я перестала вносить абонементную плату.

Ты пишешь, что тебе нужно как-то восстановить отношения с детьми. Прошло уже четыре года, говоришь ты, и пора рассмотреть этот вопрос спокойно и беспристрастно. А разве осталось еще что-то, что можно рассмотреть? Разве ты не дал недвусмысленно понять, насколько тебе нужны дети, когда ушел от нас, украв нашу жизнь, когда бросил нас, потому что не вынес груза ответственности за семью? Но как бы то ни было, я прочла им твое письмо, и они решили встретиться с тобой. Хочу напомнить, на случай, если ты забыл: Сандро сейчас тринадцать лет, Анне — девять. Их терзают растерянность, тревога, страх. Не надо ухудшать их состояние.

Рассказываю по порядку. Не так давно Ванда повредила запястье, травма заживала медленно, и незадолго до отъезда на отдых она по совету своего ортопеда взяла напрокат на две недели электростимулятор. По договоренности с фирмой мы должны были заплатить за это двести пять евро, аппарат обещали доставить завтра. На следующий день, около двенадцати, раздался звонок в дверь. Жена возилась на кухне, и я пошел открывать сам, а впереди, как обычно, бежал кот. Хрупкая молодая женщина с коротко остриженными, пожалуй не слишком густыми, черными волосами, нежным, очень бледным лицом, на котором выделялись живые глаза без макияжа, протянула мне серую коробку. Я взял ее и, поскольку бумажник лежал на письменном столе в кабинете, сказал: «Извините, я сейчас». Женщина последовала за мной и подошла к двери в кабинет, хоть я и не приглашал ее войти.

— Эй, красавчик, — обратилась она к коту, — как тебя зовут?

— Лабес, — ответил я.

— Что это за имя?

— Это значит «наказание».

Девушка рассмеялась, наклонилась и погладила Лабеса.

— С вас двести десять евро, — сказала она.

— А разве не двести пять?

Она покачала головой, продолжая ласкать кота, щекотала его под подбородком, шептала ему какие-то дурацкие словечки. Затем, не меняя позы, заговорила со мной с профессиональным спокойствием человека, привыкшего ходить по домам и умеющего успокаивать пожилых людей, которые пугаются, когда к ним стучится в дверь кто-то чужой. Откройте коробку, сказала она, возьмите чек, и вы увидите, что там стоит цифра двести десять. И, все еще лаская кота, с любопытством заглянула через дверь в кабинет:

— Сколько книг!

— Они нужны мне для работы.

— Хорошая у вас работа. А сколько фигурок и статуэток! Вон тот кубик наверху, такого чудесного голубого цвета, он из дерева?

— Нет, из металла. Я купил его много лет назад, в Праге.

— Какая красивая вещь! — воскликнула она более уверенным тоном. Затем снова показала на коробку: — Откройте и проверьте.

Мне понравились ее блестящие глаза.

— Не надо, все в порядке, — сказал я и дал ей двести десять евро.

Она взяла деньги, дала мне полезный совет и попрощалась с котом:

— Не утомляйте себя долгим чтением. До свидания, Лабес.

— До свидания, спасибо, — ответил я.

Вот и все, что было, не больше и не меньше. Через несколько минут из кухни пришла Ванда в своем длинном, почти до полу, зеленом фартуке. Открыла коробку, вставила вилку в розетку, убедилась, что мотор работает. А я тем временем взглянул на чек и понял, что девушка обманула меня.

— Что-то не так? — спросила Ванда: она всегда замечает у меня перемену настроения, даже когда занята чем-то другим.

— Мне сказали, что я должен заплатить двести десять евро.

— И ты заплатил?

— Да.

— Я же тебе говорила, что это стоит двести пять!

— Не подумал бы, что такая, как она, может надуть.

— Это была женщина?

— Девушка.

— Симпатичная?

— Ну, как тебе сказать…

— Просто чудо, что она сумела вытянуть у тебя только пять евро.

— Пять евро — не такая уж крупная сумма.

— Между прочим, на старые деньги пять евро — это десять тысяч лир, — сказала жена.

И, плотно сжав губы, как бывает, когда она сердится, начала изучать руководство по эксплуатации аппарата. Ванде очень трудно расставаться с деньгами. Всю жизнь она была одержима страстью к экономии, и даже сейчас, когда у нее подагра, готова наклониться, чтобы подобрать в уличной грязи мелкую монетку. Она из тех людей, которые не упускают случая напомнить (прежде всего самим себе), что один евро — это две тысячи лир и что если пятнадцать лет назад можно было пойти в кино вдвоем, заплатив двенадцать тысяч лир, то теперь, когда один билет стоит восемь евро, это обходится в тридцать две тысячи. Нашим теперешним достатком и в известной мере достатком наших детей, которые часто просят у нас денег, мы обязаны не столько моей высокооплачиваемой работе, сколько ее жесткой манере вести хозяйство. А следовательно, мысль о том, что какая-то чужая женщина присвоила наши кровные пять евро, должна была разозлить ее так же сильно, как счет за парковку на такую же сумму.

Как обычно, ее раздражение передалось мне. Сейчас пошлю жалобу в фирму, сказал я и ушел в кабинет, чтобы написать письмо и разоблачить это маленькое жульничество. Хотелось успокоить жену: меня всегда нервировало ее неодобрение, не говоря уже о ее саркастических замечаниях типа: «Надо же, в таком возрасте — и такая восприимчивость к женским ужимкам!» Я включил компьютер, вызвал в памяти жесты курьерши, ее лицо, ее слова, вкрадчивый голос, которым она произнесла: красивый котик, сколько у вас книг; вспомнил, как заботливо, почти ласково она предлагала мне открыть коробку и проверить цену на чеке. Конечно же, ей достаточно было взглянуть на меня, чтобы понять: этого типа легко одурачить.

Когда я осознал это, мне стало противно. Я смоделировал свое поведение в подобной ситуации, случись она еще несколько лет назад («Не отнимайте у меня время, вот сумма, о которой мы договаривались, всего хорошего»), и сравнил его с сегодняшним. («Кота зовут Лабес, книги нужны мне для работы, этот куб я купил в Праге, не надо, все в порядке, спасибо».) И уже собрался отстукать на клавиатуре несколько резких фраз. Но почти сразу же почувствовал неуверенность и апатию. Я подумал: кто знает, как ей живется, этой девушке, наверно, у нее нет постоянной работы, заработок маленький, родители на иждивении, с трудом удается платить за квартиру, а еще надо тратиться на колготки и косметику, вдобавок муж или жених безработный, и у него проблемы с наркотиками. Если я напишу на нее жалобу, она наверняка лишится и этой незавидной работы. В конце концов, что такое пять евро? Чаевые, которые я охотно дал бы ей сам, не будь рядом жены. Как бы то ни было, если в наше нелегкое время эта девушка будет и дальше обманывать заказчиков, очень скоро ей попадется кто-то менее уступчивый, чем я, и тут уж она заплатит за все.