Ласло Дарваши - В малом жанре

И мы выключаем телефон на время этой программы, и мы не подходим к двери, когда звонят, хотя такое, конечно, случается редко. Мы смотрим не отрываясь, и мой муж тоже сжимает губы, а потом он улыбается так широко, что не видно глаз, ну а я, я сижу сзади, как та мамаша, — острый взгляд, набитый золотом рот.

Не то чтоб я считала передачу про гавайского полицейского такой уж прекрасной, просто там все кажется даже реальней, чем моя собственная жизнь.

За вечер происходит масса переключений. Каналы 2, 2, 4, 7, 9 или каналы 13, 13, 13, 2, 2, 4 и т. д. То мне хочется посмотреть полицейскую драму, а то телевизионную документалистику.

Отчасти это из-за моей изоляции, из-за темноты снаружи, из-за тишины снаружи, из-за позднего, все более позднего, часа, эта история на экране кажется, наверно, такой интересной. Но и само содержание, конечно, играет роль: вот сегодня — сын возвращается после долгой отлучки и женится на жене своего отца. (Она не его мать.)

Мы с таким вниманием относимся к этим передачам, потому что их сочиняло много умных и модных людей.

Мне кажется, что за стеной снаружи тоже шумит телевизор, но это гуси с криком летят на юг в первых вечерних сумерках.

Посмотришь, как девица по имени Сьюзен Смит с жемчугами на шее поет гимн Канады перед началом игры в хоккей. Выслушаешь гимн до конца и переключаешь канал.

Посмотришь, как ноги Пита Сигера подрагивают в такт его песне о Робине Э. Ли [4] Пит Сигер (1919–2014) — американский фолк-музыкант, певец, поэт и общественный деятель; Роберт Эдвард Ли (1807–1870) — американский генерал, герой Гражданской войны. , и переключаешь канал.

И нельзя сказать, что ты делаешь то, что хочется. Ты просто проводишь время.

Пережидаешь, пока наступит определенный час, и ты погрузишься в определенное состояние, и можно будет идти спать.

А в общем-то, приятно узнать, какая будет завтра погода — с какой скоростью будет дуть ветер и в каком направлении, и вероятны ли осадки, и с прояснениями ли будет облачность, — и такая научная точность в этих словах: «сорок процентов», «с вероятностью сорок процентов».

Все начинается с синей точечки в центре темного экрана, и вот тогда понимаешь, что все эти картинки к нам приходят очень издалека.

Часто к концу дня, когда я устаю, моя жизнь, кажется, переходит в кино. То есть мой настоящий день переходит в мой настоящий вечер, но и отодвигается от меня, и делается чужим, и, кажется, переходит в кино. И в этом кино все так сложно, запутано, так трудно понять, что хочется другого кино. Хочется увидеть телевизионный фильм, где все будет просто и ясно, легко понять, несмотря на болезни, катастрофы и беды. Там многое будет опущено, все сложности останутся за кадром, потому что мы и так все поймем, и главные события наступят внезапно: кто-то может вдруг изменить решение, хотя оно было таким твердым, а может внезапно влюбиться. Все сложности будут опущены, потому что надо успеть к главным событиям, времени мало, всего час двадцать минут, а тут еще эти рекламные паузы, а мы-то главных событий ждем.

Один фильм был про женщину-профессора с болезнью Паркинсона, один про олимпийского лыжника, который лишился ноги, но снова освоил лыжи. Сегодня было про одного глухого — он влюбился в логопедшу, которая учила его говорить, и ведь я так и знала, что влюбится, потому что она хорошенькая, хотя играет неважно, а он очень видный мужчина, хотя глухой. Он был глухой в начале кино и снова оглох в конце, но в середине он слышал и научился говорить с точно воспроизведенным местным акцентом. За час двадцать минут этот человек не только стал слышать и снова оглох, он еще создал успешный бизнес благодаря своему таланту, утратил его из-за предательства сотрудника по компании, влюбился, остался с этой женщиной до самого конца кино и потерял невинность, которую, оказывается, трудно потерять, когда ты глухой, и легче, когда ты слышишь.

И все это сжалось, уместилось в самый конец одного дня моей жизни, которая, пока длился вечер, совсем от меня отодвинулась…

Прямо не знаю, как я буду с ней поддерживать дружеские отношения. Уж я об этом думала-передумала, она и понятия не имеет, сколько я об этом думала. Сделала последнюю попытку. Позвонила ей, а целый год не звонила. Только разговор у нас, по-моему, как-то не клеился. Вся беда в том, что она не очень-то культурная. Или, лучше я так скажу, она для меня некультурная. Бабе под пятьдесят, а хоть бы чуть покультурней стала, чем двадцать лет назад была, когда еще мы с ней познакомились, но тогда-то мы все больше о мужиках толковали. Мне тогда плевать было, что она некультурная, сама небось была еще не настолько культурная. Я ведь, по-моему, стала культурней, во всяком случае покультурней ее-то, хоть я и понимаю, что так говорить некультурно. Но уж очень тянет поговорить, да обождет она, эта культурность, уж очень хочется еще немножечко так поговорить про подругу.

Корректно ли будет теперь, в то время, пока он умирает, высказывание: «Вот тут он живет»?

Если меня спросят: «Где он живет?», корректен ли будет ответ: «Ну, в данный момент он, собственно, не живет, он умирает?»

Если меня кто-то спросит: «Где он живет?», корректно ли ответить: «Он живет в Вернон-холле», или корректней будет ответ: «Он умирает в Вернон-холле?»

Когда он умрет, я смогу говорить в прошедшем времени: «Он жил в Вернон-холле». И еще я смогу говорить: «Он умер в Вернон-холле».

Когда он умрет, все, с ним связанное, будет в прошедшем времени, исключительно. Впрочем, вопросы: «Куда его везут?» или «Где-то он теперь?» будут в настоящем времени.

Но тогда я не буду знать, корректны ли местоимения «он», «его» в применении к нему. Будет ли он, когда умрет, по-прежнему «он», и если да, то до каких пор он будет «он»?

Другие могут сказать про него «тело», и далее называть это тело «оно». Но не могу я в применении к нему говорить «тело», для меня он, конечно, по-прежнему будет не то, что можно назвать — «тело».

Другие будут говорить «его тело», но это опять же не то. Это уже не «его» тело, раз больше он им не владеет, раз он утратил активность и ничем не способен владеть. Я даже не знаю, корректно ли будет это «он» в словосочетании «он умер». Но иначе не скажешь. И, кстати, с тех пор о нем придется говорить исключительно в прошедшем времени. Хотя нет, ведь я скажу: «Он лежит в гробу». Причем я, конечно, не скажу, да и никто не скажет: «Оно лежит в гробу».

Когда он умрет, я буду по-прежнему говорить в применении к нему «мой отец», вот только не знаю, буду ли я всегда говорить исключительно в прошедшем времени или в настоящем тоже?

Его поместят в урну, не в гроб. И вот не знаю, когда он будет в этой урне, скажу ли я: «В этой урне мой отец», или: «В этой урне был мой отец», или: «В этой урне то, что было моим отцом»?