Робин Слоун - Закваска

— Так ты пекарь? Работаешь у Брума?

Я проникла в святую святых, к самому источнику, и теперь она проверяла, достойна ли я. К ее любопытному взгляду присоединились взгляды Клингстоун и Лоренса, и мне захотелось их впечатлить.

— Я работаю на Мэрроу-Фэйр, — сказала я. — На рынке на Аламеде, вы о нем?..

На лице Клингстоун словно опустились подъездные ворота. Она начала было говорить, но вместо этого только пробулькала что-то невнятное, а по лбу ее заскользили тени недовольства.

— Мэрроу-Фэйр, — повторил Лоренс, словно пробуя это название на вкус. — Ты слышала о таком, милая?

— Да, — сказала Клингстоун. — От Портасио и остальных.

— От Горация?

— Он мой приятель, — сказала я. — Это он нашел это меню, — для Лоренса я решила пояснить. — Это рынок нового типа.

— Очень продвинутый, — вклинилась Клингстоун, и на губах у нее заиграли другие характеристики, которые она оставила при себе. — Его основатель считает наш ресторан устаревшим и даже немного смешным.

Я почувствовала вибрации, исходившие от прислужников. Если бы Клингстоун приказала им забить меня до смерти скалками и черствым хлебом, сомнений нет: они повиновались бы.

— Ну что вы, — забормотала я. — Ну конечно нет. В смысле я особо ничего про него не знаю, я просто пеку хлеб. У меня робот есть.

Мона посмотрела на меня с жалостью.

В одном из карманов у Клингстоун зазвонил телефон. Она посмотрела на экран и сказала: «Извините, опаздываю — звонок». Перед тем как удалиться обратно к себе в лабиринт, она на секунду задержалась и обернулась ко мне. Ее взгляд был холоден и не до конца понятен.

— Жаль, что я рассказала вам эту историю.

Лоренс проводил меня к выходу из «Кафе Кандид». Проходя сквозь столовую, он выудил из белой картонной коробки бутылку.

— Передайте Горацию, ему понравится. Извините Шарлотту. Хотя, вообще-то, нет, этот ваш Мэрроу-Фэйр, кажется, и правда так себе, — сказал он снисходительно. — Но все меняется, не правда ли? Ну неважно, мы не изменимся. Приходите как-нибудь на ужин. Если не ошибаюсь, на весну есть свободные места.

От: Бео

Так удивительно, что закваска уже однажды побывала в Сан-Франциско!

И особенно что ее привез не кто-то из мазгов.

Я даже немного возмущен: кто он вообще такой, этот Джим Бескьюл?

Чайман закончил свой альбом. Там семь треков, Чайман назвал его «Мазгские кассеты». Думаю, он никогда в жизни не видел кассеты. Шехри очень беспокоится: она не хочет, чтобы он использовал слово «мазгские», и мне это очень на руку. Я сказал ей про ресторан, а она и бровью не повела. Прости, Чайман!

Прикрепляю альбом. Какие-то песни мне нравятся больше, какие-то меньше (те, где очень много «тынц-тынц»), но вообще я очень горд, что мой брат сделал что-то свое.

Гугл открыл мне, что где-то в интервале между серединой 1970-х и настоящим моментом Джим Бескьюл стал виноделом в округе Мендосино. На сайте винодельни под названием «Трейдкрафт» я нашла его фотографию — мужчина лет шестидесяти с лишним, с щетиной на подбородке и кудрявыми седыми волосами до плеч. Возможно, на свете не один Джим Бескьюл, но эта фотография развеяла мои сомнения: он выглядел как человек, способный поселиться в ресторане в Беркли, где подают сырую репу.

Дорога была долгая, три часа. Я слушала радио, пока оно не перестало ловить, а потом переключилась на Чайманов альбом с ремиксами, где каждый следующий трек был чуть быстрее предыдущего. Когда темп стал невыносимым, а грустные мазгские голоса начали срываться на визг, я остановила воспроизведение и вернулась к началу: необработанные тембры со спокойным аккомпанементом лучше подходили к этим пейзажам.

Туман превратился в морось, которая скапливалась у меня на лобовом стекле. Я ехала еле-еле, периодически прижимаясь к краю дороги, чтобы пропустить грузовики — они с ревом проносились мимо, оставляя за собой шлейф выхлопных газов. Я еле-еле, постоянно переключая передачи, одолела подъем и выехала на шоссе, которое медленно вело меня к цели.

Бунвилль — это короткая полоска магазинов и ресторанов, сгрудившихся вдоль сто двадцать восьмого шоссе, там, где оно проваливается в золотистое лоно Андерсон-Вэлли. По обеим сторонам шоссе тянулись виноградники, кое-где попадались паршивенькие дегустационные залы. Местная пивоварня выращивала здесь хмель, и вдоль дороги по проволоке вились бледные побеги. Я проехала мимо толстомордого отеля, который возвышался над крохотным городком, подумала было остановиться, но решила, что лучше на обратном пути.

Мой телефон тут не ловил, но я заранее загрузила карту, так что меня вел навигатор. Я съехала с шоссе на грунтовую дорогу, испещренную лужицами, и через одну милю увидела деревянную вывеску «Трейдкрафт». Дорога провела меня сквозь сети эвкалиптов, затем спустилась и по широкому мосту пересекла быстрый ручей. Тум-тум-тум — застучали доски под колесами. Мотор слегка заворчал, когда я заехала на парковку, усыпанную гравием, где под дождем стояли еще две машины.

Винодельня оказалась длинным зданием, похожим на бревенчатый барак. Маленькая вывеска указывала на дегустационный зал. Там за барной стойкой сидела женщина средних лет, поглощенная романом Томаса Пинчона, который она отложила, завидев меня.

— Добро пожаловать в «Трейдкрафт»! Не лучшая погода для дегустации, правда? Вы одна или с кем-то?

Я сказала ей, что приехала одна и что мне нужно видеть Джима Бескьюла.

— Он пошел в отель — оставить пару чемоданов. Скоро вернется. Могу я предложить вам дегустацию, пока вы ждете? Меня зовут Барбара.

Я поддалась, стянула куртку и положила ее на сумку, в которой лежала буханка хлеба (в те дни я всегда носила с собой хлеб). Я попробовала три вида красного вина и два — белого, а Барбара тем временем аккуратно меня прощупывала и выяснила, что я живу в Сан-Франциско («Люблю этот город»), работаю программистом («Сейчас что, все работают с компьютерами? Похоже на то»), а еще пеку хлеб («Вы уже были в булочной напротив отеля? У них потрясающие сконы. Потрясающие!») и привезла буханку для Джима Бескьюла.

— Как это мило с вашей стороны! Думаю, он вот-вот вернется. Напоследок попробуйте вот это, «Трейдкрафт гевюрц». Это вино прославило Джима Бескьюла.

Она откупорила бутылку и налила каплю вина в узкий бокал. Вино тускло поблескивало, как ртуть.

— Вы слышали про ботритис? — она произнесла это слово очень четко, чуть ли не по слогам. — Его еще называют «благородная гниль». Это вино из заплесневелых ягод. В смысле, им нарочно дают заплесневеть. Это придает вину аромат — вы почувствуете.

Я отпила чуть-чуть. Вино было тяжелое, очень сладкое, но при этом едкое, с долгим послевкусием. Барбара налила себе почти полный бокал и, прикрыв глаза, поднесла его к губам.