Виктор Устьянцев - Премьера

Время шло, а роли Виктору пока не давали. Сначала он относился к этому спокойно, считал, что так и должно быть. Утешало и то, что театр готовил всего две новые постановки и не один Виктор Владимирцев не получал роли. В труппе было около четырехсот человек, и всех их в двух спектаклях никак нельзя занять.

То ли дело Верхнеозерский театр! Там в зависимости от категории актер даже обязан был играть от шестнадцати до двадцати трех спектаклей в месяц. А Виктор последнее время там, особенно в дни школьных каникул, когда шли и утренние представления, и чаще приходилось работать на выезде, участвовал и в тридцати представлениях. Такая переработка для дирекции была нежелательной, но дирекция помалкивала, ибо оплата тому или иному актеру за переработку была мизерной по сравнению с общим финансовым планом, к тому же вполне компенсировалась за счет недозанятости других артистов.

Привыкший работать с напряжением, Виктор сейчас считал себя бездельником, тунеядцем, его мучили не только угрызения совести, он ощущал какую-то почти безнадежную опустошенность в душе, а порой и отчаяние. Где-то подспудно он понимал, что его в Верхнеозерске просто зацеловали, что вот именно сейчас наступает испытание успехом, но сопротивлялся этому испытанию то ли из чувства самосохранения, то ли начинало извергаться уязвленное самолюбие.

Наконец объявили, что театр будет готовить еще один спектакль, и к началу заседания художественного совета собралась почти вся труппа, хотя все знали, что в этот день они все равно ни у кого из членов худсовета ничего не выведают, пока на стенде, мудро расположенном возле бухгалтерии, не появится приказ о распределении ролей.

Назавтра все пришли на репетицию раньше обычного, и возле бухгалтерии было так же многолюдно, как в дни авансов и получки.

И Виктор Владимирцев проснулся в это утро раньше обычного, но, сдерживая себя, не спешил в театр: поговорил с комендантшей Дусей о размахе жилищного строительства, два кона следил за игрой малиновых подштанников и терпеливо выслушал рассуждения деда Кузьмы о влиянии космических полетов на климат планеты.

В театре он появился к одиннадцати — к началу репетиций. Но репетиции еще не начинались, все толпились возле стенда с приказами, и Виктору даже не пришлось добираться до него: молодой актер Олег Пальчиков сообщил еще на лестнице:

— Витек, не спеши. Худсовет решил зарезервировать нас с тобой для более выдающихся ролей. У тебя не найдется что-нибудь покурить?

Виктор знал, что Олег не курит, но протянул ему пачку «Примы». Тот долго не мог извлечь из нее сигарету»

— Переходи на «Дымок», он крепче, — посоветовал Олег, неумело прикуривая. Закашлявшись и вытерев тыльной стороной кисти выступившие слезы, пояснил: — Выдающихся-то нам еще неизвестно сколько ждать. Так что экономь и оставшиеся деньги храни в сберкассе. Это удобно и выгодно!

Вот тогда Виктор впервые пожалел, что ушел из Верхнеозерского театра.

Как назло, в тот день Марина после ночной смены оказалась дома, и Виктору не удалось скрыть свое настроение, близкое к смятению, а может быть, даже к отчаянию. Едва взглянув на него, Марина не стала спрашивать, дали ему роль или не дали, а сразу начала утешать:

— Да разве один ты в Москве без ролей? Ты только посчитай, сколько даже именитых актеров годами не выходят на сцену.

— Но ведь это же плохо!

— Чего уж хорошего, — согласилась Марина. — Только ведь и тут разные причины. Одних и впрямь зажимают, а другие и сами не выходят, потому что не хотят играть в плохих пьесах… А вот я бы на любую роль согласилась, — тяжко вздохнула она. — Да вот не берут…

И Виктор лишь теперь и понял, что ее беда куда больше, чем его. Он-то лишь жаждал прежней популярности, а Марина теряла всякую надежду. В Верхнеозерском театре ей давали роли хотя и не главные, но порой все же достаточно значительные. И она играла их довольно сносно, не более. Но в ней еще жила надежда на удачу, может быть, и на случай. Пожалуй, надежду эту подогревало то, что у Валентины Георгиевны Озеровой в народном театре она шла хорошо. Но там был другой уровень, и пределы творческих возможностей Марины, видимо, не превышали этот уровень.

— Видно, не получилось из меня актрисы, — с грустью, но без горечи сказала Марина.

«Хорошо, что она сама это поняла», — подумал Виктор, и собственная его боль как-то поутихла.

Но не насовсем. Она возродилась еще более жгуче, когда его не взяли в гастрольную поездку в Чехословакию, тем более что в репертуаре гастролей была и пьеса, в которой он исполнял хотя и маленькую, но не бессловесную роль. Сослались на нехватку денег, а его роль взял Семен Подбельский, тоже занятый в этом спектакле, но в еще более незначительной роли.

Тогда-то Виктор и написал письмо Светозарову и Порошину. Но сразу не отправил, носил его дня три или четыре в кармане, а потом порвал, обвинив себя в малодушии и трусости. Однако обида, видимо, осталась, и, когда театр вернулся из-за границы и Виктору пришлось выходить в той же роли, Заворонский в антракте зашел в гримерную и сердито сказал:

— А ну-ка, посмотри на себя в зеркало!

Полагая, что у него что-то не в порядке с гримом, Виктор бегло глянул в зеркало. Не обнаружив ничего криминального, спросил:

— А что?

— Нет, ты в глаза себе посмотри! — еще более сердито потребовал Заворонский.

Виктор посмотрел в зеркало внимательнее:

— А что? Глаза как глаза. Как всегда, слегка глуповатые. По крайней мере, так утверждает моя жена, — попытался было пошутить он.

Но Заворонский шутки не принял:

— Ты в каких отношениях с Тишковым?

— В самых добрых.

— А что у тебя получается? У тебя же в глазах злость, как у пантеры, бросающейся на свою жертву. А почему?

— Не знаю.

— А я знаю! — Заворонский как-то нехорошо ухмыльнулся и уже мягче, но более ехидно пояснил: — Потому что ты видишь не героя пьесы Тишкова, а исполнителя этой роли Подбельского. А Подбельского ты невзлюбил лишь за то, что в гастроли он взял и твою роль. Но он же взял не по своей инициативе, а по моему указанию. Вот это запомни и не мечи свои хиновские стрелы в ясные Семкины очи. Усек?

— Вполне.

— Вот и перестраивайся. — Заворонский устало побрел к двери, распахнул ее, но, прежде чем прикрыть, вдруг совсем уж мягко спросил: — Думаешь, застоялся конь?

— «Душа обязана трудиться», — со вздохом процитировал Виктор.

— Вот это уже другой разговор! — удовлетворенно сказал Заворонский и, тихо прикрывая дверь, пообещал: — Потрудишься. Да еще как!

На другой день Заворонский дал Виктору почитать пьесу Половникова.

— Это не окончательный вариант, автор еще работает над ней, — предупредил Степан Александрович. — Но контуры в основном просматриваются. Возможно, мы ее и примем. А может, и нет, — добавил он настолько нейтрально, что Виктор тотчас догадался, что Заворонский в этой пьесе заинтересован.