Вильям Козлов - Андреевский кавалер

— Не мой он вовсе! — зло сузил глаза Павел. — Мой отец — Дмитрий Андреевич. И моя фамилия — Абросимов.

— Может, это он и ракеты пускал? — сказал Иван Широков.

— Опять пошел на электростанцию, — прошептал Вадим. — Наверное, разминировать будет… Что же делать?

— Тише вы! — сказал Иван. — Слышите? Пушки совсем близко гукают! Немцы идут… Может, уже в Андреевке!..

— Все ясно, — сказал Вадим. — Твой батька убил саперов, чтобы для немцев сохранить станцию.

— Еще раз скажешь, что он мой батька, морду набью! — сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Павел.

Вадим хотел что-то ответить, но тут из здания вышел Шмелев с мотком проволоки в руке. Отшвырнув ее, он запер дверь на большой навесной замок, сунул ключ в расщелину между кирпичей, но затем вытащил и положил в карман брюк. Не глядя на трупы, вывел велосипед на тропинку и покатил к проходной. Переднее колесо было с восьмеркой, и покрышка с шипением задевала за вилку.

— Надо было взять винтовку, — глядя на приближающегося Шмелева, прошептал Иван. — Сейчас бы прямо ему в лоб!

— Мы искали диверсанта в лесу, а он тут рядом жил… — Вадим покосился на Павла: — Жил в одном с тобой доме! Ты что же, не догадывался, что твой батька шпион?

В следующее мгновение от удара в лицо он опрокинулся на проволоку, видно, ногой задел один моток, который с грохотом полетел в чердачное отверстие…

— Говорите, гаденыши, зачем сюда пришли? — спрашивал их Шмелев, подталкивая парабеллумом к электростанции. — Кто вас послал? Какого черта вам здесь понадобилось?

Он был разъярен и не знал, что делать: пристрелить всех тут? Рука не поднималась на малолеток…

— Кончить вас, паршивцев, и дело с концом… — вырвалось у Шмелева.

Мальчишки молчали. Вадим бросал быстрые взгляды вокруг, выбирая момент, чтобы удрать, но от Шмелева это не укрылось.

— Кто побежит, считай, что покойник, — усмехнулся он. — Я не промахиваюсь.

Шмелев перешагнул через труп сапера, отпер дверь электростанции, отступил в сторону:

— Заходите, паскудники!

Запер за ними двери, бросил взгляд на забранное решеткой высокое окно и зашагал к проходной, где валялся в траве его велосипед.

Не пришлось Шмелеву и Чибисову хлебом и солью встретить немцев в Андреевке: за несколько часов до их прихода Константин Петрович прибежал на молокозавод с расшифрованной радиограммой. Обычно невозмутимое его лицо было хмурым.

— Приказано эвакуироваться с отступающими, — отрывисто сообщил он. — В Климове нас ждет Желудев, адрес явки имеется.

— А после Климова прикажут в Новосибирск? Или еще дальше? — проворчал Григорий Борисович.

— Андреевка уже не представляет интереса для немецкого командования, — продолжал Чибисов. — Как говорится, пройденный этап.

Шмелев рассказал ему, как прикончил саперов и напоролся на мальчишек.

— Надо было и их в расход, — заметил Чибисов.

— Я их надежно запер, — сказал Григорий Борисович. — Из этого каменного мешка и мышь не выскочит. Я забегу на минутку домой, предупрежу жену, а вы погрузите на телегу — ну хоть несгораемый ящик с квитанциями. — Он направился было к двери, но на пороге задержался. — И еще… захватите из холодильника пару коробок с маслом и скажите Якову Ильичу, чтобы все, что осталось в кладовой, себе забирал…

Шмелев на велосипеде поехал к своему дому. Улица была пустынной. Отступающие больше не тянулись по проселку. От тяжелых ударов канонады справа позвякивали в окнах домов уцелевшие стекла. Фронт уже переместился за Андреевку, пушки грохотали в той стороне, где Климово. В Андреевке боя не будет. Зенитные батареи снялись еще вчера, санитарный эшелон со станции ушел, у стрелки стояла моторная дрезина с двумя платформами, возле них суетились путейцы в железнодорожных фуражках, очевидно грузили инструмент. На пустынном перроне стоял Архип Алексеевич Блинов и смотрел на путейцев, у ног его притулился большой чемодан с блестящими замками. Неожиданно завклубом шагнул к станционному колоколу и резко дернул за веревку — тоскливый протяжный гул разнесся над вокзалом.

Откуда-то вынырнул «юнкерс», и застрекотал пулемет. Григорий Борисович видел, как расщепилась пополам тонкая жердь совсем рядом с ним. Скатившись с велосипеда, он прижался к забору. «Как глупо можно сыграть в ящик», — тоскливо подумал Шмелев, поднимаясь с земли. Он вскочил было на велосипед, но переднее колесо едва проворачивалось в вилке. Отшвырнув его к забору, побежал к своему дому.

Запыхавшийся, с громко стучащим сердцем, он отворил калитку и, прислонившись плечом к изгороди, изумленно уставился на Александру: она сидела посередине двора на низенькой скамеечке и доила корову. Тонкие упругие струйки молока тихо дзинькали в жестяной подойник, бурая корова Машка лениво жевала траву, кося на него большим фиолетовым глазом. Белая косынка жены сбилась на затылок. Полные руки двигались равномерно, косынка покачивалась на голове. У забора в лопухах похрюкивал трехмесячный поросенок, в огороде в картофельной ботве кудахтали куры. Тихий, спокойный, далекий-далекий от войны мир. Мир, в котором и должен жить нормальный человек, а то, что происходило вокруг, — это безумие, какая-то нелепость, нонсенс, как когда-то любил говорить полицейский офицер Вихров…

— Саша, — тихо позвал он. — Я должен…

— Я никуда с тобой не поеду, — не поворачивая головы, сказала жена. У него бы язык не повернулся сообщить ей, что он едет один.

— Я скоро вернусь, — торопливо заговорил он, подходя к ней. Саша сама облегчила ему столь трудную задачу. — Ты ничего не бойся… Тебя не тронут.

— Чем же я лучше других? — удивленно подняла она на него свои светлые, холодные глаза.

— Я сдам документы в Климове и вернусь, — уклонился он от ответа. — А где Игорь?

— Я его утром в деревню отправила, поживет там у родичей день-два. Не езжай ты в Климово, Гриша. Самолеты бомбят станцию, дорогу обстреливают… Что тебе, больше всех надо? Да и бумажкам твоим теперича грош цена. Господи, когда все это кончится?

Белые струйки журчали, вспенивая молоко в подойнике. Он молча смотрел на жену: какие все-таки у нее красивые руки!

— Саша, люди тут станут про меня говорить всякое… Лучше я сам тебе все скажу. Я ненавижу Советскую власть, помогал немцам, потому что только они смогут ее раздавить… Вот такие пироги, дорогая женушка!

Она подняла голову от подойника, пристально посмотрела ему в глаза… и снова стала дергать Машку за соски.

— И ты мне ничего не скажешь? — удивился он.

— Как же ты на такое пошел-то, Гриша?

— Я только и жил этим,.

— Такая беда пришла к нам, погляди, что в поселке делается! Бабы плачут, провожая мужиков на фронт, а ты, значит, радуешься?