Эржебет Галгоци - На полпути

Полночи не спалось Ференцу Моку. После переговоров с кулаками он решил подождать, пока они спихнут Дани, а потом начать действовать. Но он не учел, что в кооперативе сильно ослабла трудовая дисциплина.

Теперь он не знал, как себя вести.

Если он выступит против забастовки, то укрепит положение ненавистного соперника.

Если не выступит, то где же его совесть, совесть коммуниста?

Ведь забастовка наносит значительный ущерб народному хозяйству и разлагающе действует на сознание ее участников.

Беда, конечно не представлялась ему непоправимой. Правда, летом пятьдесят шестого года, размышлял он, еще задолго до настоящей контрреволюции, началось точно такое же разложение в кооперативах. Не у них, а в сельскохозяйственных товариществах, куда загоняли тогда людей. Но теперь, три года спустя, разложение не грозит гибелью кооперативам, потому что государство не допустит этого. Государство в состоянии обойтись без доходов некоторых плохих коллективных хозяйств, пока люди не поймут — очевидно, на своем горьком опыте, — что должны работать в кооперативе. Сейчас крестьяне еще могут сопротивляться, у них хватит запасов на год и даже на два. Но потом им не обойтись без кооператива…

Такие рассуждения принесли Ференцу Моку сомнительное успокоение. Ни народное хозяйство, ни крестьяне не пострадают от забастовки, решил он. Значит, пострадает только молодой Мадарас?

Но, видно, все не так просто. Хотя бы потому, что ему, Ференцу Моку, не спится.

Его долг — защищать интересы партии. А каковы сейчас интересы партии у них в деревне? Как можно скорее укрепить кооператив.

Молодой же Мадарас, судя по всему, не способен справиться с этой задачей. И вполне естественно: его сознание полно капиталистических пережитков, Хотя Мадараса выбрали председателем путем «демократических» выборов, вместе с назначением его не наградили теми качествами, которые сделали бы из него хорошего председателя.

И это всем наконец стало ясно — вот единственная польза, которую принесли последние полгода.

Еще в день выборов он, Ференц Мок, сказал: «Но пока он отсеется, сколько бед натворит…» «Потом его сменят другие, — с непростительным легкомыслием ответил Драхош, — кто лучше разбирается в деле».

А кто разбирается лучше? Кто может поправить нынешнюю беду?

Тогда не учли его опыта в руководстве большим хозяйством. Он проглотил и эту обиду. Сколько пришлось ему пережить после пятьдесят третьего года! Но когда его незаслуженно обижают, он поддерживает в себе веру, повторяя: «Главное — не моя личность, а дело социализма».

Неужели он теперь изменит своему убеждению?

Пусть не считаются с его прежними заслугами — ничего, он покажет, на что способен.

Итак, завтра он созовет коммунистов. Надо во что бы то ни стало закончить осеннюю уборку. Но как, каким образом добиться этого?

С пустой сумой, без всяких предложений он не может прийти к членам партии.

В теплой постели, при скудном, проникающем с улицы свете фонаря Ференц Мок вспоминал прошлое. Он как политработник еще с пятидесятого — пятьдесят второго года накопил немалый опыт…

Прохазка тоже плохо спал в ту ночь. Он волновался за судьбу своего будущего «рая» — удобренный илом берег Рабы. Ведь Прохазка уже вступил в переговоры с Управлением речным хозяйством; и, составив приблизительную смету, подсчитал, что потребуется астрономическая сумма, несколько миллионов форинтов! Нелегкое дело — добиться такого большого кредита; понадобится огромное упорство, разумные доводы, и рассчитывать на успех может только крепкий, хороший кооператив. А сейчас кооператив у них очень плохой.

Уже почти неделю лишь его бригада работала в поле, и почти неделю ломал он голову над тем, почему создалось такое тяжелое положение.

Прохазка с трудом разбирался в окружающей обстановке, особенно в последние годы. Когда он батрачил, все представлялось ему намного проще: люди делились на голодных и сытых. В сорок пятом году он вступил в коммунистическую партию, сознавая, что там его место, но он лишь платил членские взносы и не вел никакой общественной работы. Прохазка удобрял илом свою землю, продавал на дьёрском базаре помидоры и благоденствовал. В пятьдесят третьем году Моки предложили ему вступить в их маленький кооператив, но он отказался: «Я без году неделя единоличник, не успел еще во вкус войти». Ему помнится, Ференц Мок тогда крепко отчитал его: «Ты как коммунист должен подавать пример людям!» И он подал пример: первым уплатил налог за весь год, перевыполнил норму государственных поставок и подписался на заем на тысячу форинтов, но в кооператив не вступил.

Затем со временем он убедился, что у единоличного хозяйства не так уж много преимуществ. И когда в конце прошлой зимы перед ним положили бланк заявления о вступлении в кооператив, он подумал: «Пришло и этому время».

Когда его выбрали заместителем председателя, он прежде всего удивился. Прохазка понятия не имел, как к нему относятся односельчане, не интересовался этим, ему некогда было думать о подобных вещах. А оказалось, народ считает его одним из первых людей в деревне. С сорок пятого года, с тех пор как он получил при разделе землю, не ощущал он такого волнения.

Потом на него навалились всякие кооперативные дела, беды, и он растерялся. Когда он был сам себе хозяин, то не знал столько забот. А теперь?.. Он попросил сынишку купить ему школьную тетрадь, не расставался с ней, записывал туда все, что ему надо было сделать, но стеснялся при других доставать ее из внутреннего кармана пиджака. Полный нерешительности, он обращался со всеми вопросами к Дани. «Члены кооператива рискуют остаться с пустым брюхом, а мы рискуем своей головой», — оправдывался он.

Хотя Прохазка и терзался сомнениями, он постепенно осваивался с обязанностями заместителя председателя. Но он чувствовал себя неспособным не только исправить дела в кооперативе, но и разобраться в нынешней сложной обстановке, и утешался тем, что все само образуется. Очень хорошо, думал он, что завтра Мок устраивает партийное собрание.

Коммунистов собралось четверо: Прохазка, сторож Андриш Сентеш, Ференц Мок и старший бухгалтер тетя Жофи. Моку не нашли, она была где-то в поле, и ее отец нисколько не жалел об этом. Тетя Жофи, сославшись на баланс, явилась с опозданием на полчаса.

Ференц Мок выступил с рядом предложений. Ночью он припомнил кое-что из своего прежнего горького опыта. Например, общественную повинность, старый прекрасный обычай тех лет, когда он работал председателем сельсовета. Он имел в виду не добровольную общественную работу, а нечто совсем иное, именно общественную повинность. То есть если в прежние годы надо было вывезти из сельскохозяйственного кооператива собранный урожай и не оказывалось грузовика, то посылали записку крестьянину, что он должен явиться туда-то и туда-то с подводой, и он являлся. А если отказывался, его штрафовали на пятьсот-шестьсот форинтов. Раз эти разложившиеся кооперированные крестьяне не желают трудиться, сказал Ференц Мок, нужно, объявив общественную повинность, заставить их закончить уборку урожая.