Ингер Кристенсен - Книга за книгой

Ты любишь складывать покупки в тележку, иногда добавляешь товары на свое усмотрение, так что потом мы привозим домой что-нибудь из неходового ассортимента. Я давно не покупал еду для гостей, давно не испытывал именно такого стресса, когда времени мало и надо все делать быстро, но непременно каким-то чудом все успеваешь. Последний раз мы принимали гостей прошлым летом (твои дедушки-бабушки не в счет, они часть семьи и приезжают помочь, друзья твоих сестер и брата тоже не идут в зачет), и сегодня я — сложив еду в холодильник, помыв клубнику, сделав салат, насыпав в барбекюшницу угля и плеснув розжига, накрыв на стол, приготовив мясо для жарки и загодя усадив тебя на все это время перед телевизором, чтобы освободить себе руки и обрести оперативный простор, — подумал: вот был упадок, жизнь ведь тоже может замшеть, затрухляветь и заболотиться, как позабытый и не окученный дальний угол участка, но стоит наготовить еды для других (хоть оно и требует некоторых усилий и предварительно, и в процессе тоже) и съесть ее вместе с ними — и ты как будто дверь распахнул, впустил свет, воздух и жизнь, это целое событие в существовании, лишенном событий в том смысле, что оно абсолютно монотонно и предсказуемо.

Мама моего кузена, младшая сестра моей мамы, умерла несколько лет назад, в это невозможно было поверить, такая еще молодая, полная жизни, она была посветлее своих сестер, но совершенно той же породы. Они всю жизнь держались вместе, часто перезванивались, входили во все подробности жизни детей и друзей. На сорокалетие я получил от нее длинный мейл, она подробно описывала день моего рождения, как что происходило, кто что сказал; она тогда жила в Осло и была очень близка с моей мамой. До нее никто мне таких подробностей не рассказывал, и я был тронут, не ими, но ее жестом. Она была психологом, работала с детьми, и когда у нас родилась твоя старшая сестра, то мы, неопытные родители, спрашивали у нее совета в минуту растерянности. У нее самой было трое детей, в гости мы ждем младшего из них. С тех пор как он женился, мы не виделись. Они возвращаются с Борнхольма, завтра поедут дальше. У них двое ребят, четырех и двух лет, и старший, по словам родителей, ждет не дождется встречи с троюродными, но его подстерегает разочарование, твой брат уехал с семьей друга на остров куда-то в район Стрёмстада, а старшая сестра навещает кузину в Копенгагене, она поехала туда на поезде, в первый раз самостоятельно, одна. Так что дома только ты, вторая твоя сестра и я.

Услышав автомобиль, я с тобой на руках подошел к двери, но гости ушли к заднему входу. У нашего дома три входные двери, потому что изначально это не один, а три дома, и, попав к нам впервые, почти все гости непременно путаются. Я вернулся к нужной двери и встретил их. Ты уткнулась мне головой между плечом и шеей, ты всегда так делаешь, когда чужие подходят слишком близко. Они носили в дом вещи, устраивались, а мы ушли на площадку за летним домом, здесь стоял гриль и был накрыт стол. Пока они не приехали, я чистил решетку гриля, на ней оказался толстый слой ржавчины, но я успел отодрать большую ее часть. Я разжигал огонь, а ты сидела рядом на детском стуле и громко завопила «Огонь! Огонь!», когда пламя вдруг высоко взметнулось, я даже испугался, как бы не полыхнули плети винограда, оплетшие стропила открытой крыши, и передвинул гриль, но теперь в опасной близости оказался куст. Наш элегантный, всегда хорошо одетый сосед заглянул через изгородь и спросил, не мясо ли жарить мы собрались, я кивнул и ответил: да, если только я раньше дом не спалю, но он, видимо, не понял меня, постоял несколько секунд с озадаченным лицом, потом кивнул, пожелал приятного аппетита и ушел. Пламя утишилось, я сходил на кухню с тобой на руках — кто знает, что ты без присмотра учудишь с горящим грилем, — и принес мяса, салата, ножи и вилки, лимонада и пиво. Когда мы спустя полчаса принялись за еду, ты переложила все оливки, фету и лук на мою тарелку, а ела мясо, помидоры и нарезанные огурцы. В начале лета эта лужайка была непроходимыми джунглями, сорняки полностью закрывали плитку, в цветнике по краю колосились зеленые заросли, огромные, как машина, сплошь из крапивы, два дерева успели пустить тут корни и дорасти до полуметра, а на самой лужайке стояла трава по колено. До этой лужайки — не на виду, позади сада, — много лет не доходили руки. Но в июне к нашей няне, живущей тоже в принадлежащем нам доме, только с другой дороги, приехали в гости два итальянца, и мы условились, что в качестве платы за отпуск здесь они разберутся с садом при их доме и этой лужайкой. И разобрались они по-свойски. После них лужайка стала похожа на парковку. Фантастически красивый, отливающий серебром куст, размером с небольшое дерево, они сравняли с землей как все прочие цветы и растения из цветника за исключением самшита, который по каким-то причинам посчитали нужным сохранить. Я ничего не сказал несчастным, они старались как могли, им всего-то лет по двадцать и по-английски они едва объясняются, просто поблагодарил за рвение и усердие. Проверять садик вокруг их дома я побоялся, но сегодня утром забирал оттуда стол, и худшие подозрения подтвердились — парковка парковкой. А был сад, заросший на романтический, почти готический манер, и, хоть размером он какие-то две сотки, в нем можно было почти по-настоящему заблудиться. Теперь он стоит пустой и прозрачный.

Покончив с едой и уложив детей, мы сели в саду пить пиво и болтать в темноте. Кузен и его жена моложе меня на тринадцать лет, почти целое поколение, и он рассказывал, какими большими и взрослыми казались ему в детстве мы с братом, когда приезжали в гости, а я вспоминал, что маленьким он брал с собой в кровать ружья и пистолеты, этого он не помнил. Затем он заговорил о доме наших бабушки и дедушки, у него, естественно, связано с ним много воспоминаний. Я не говорил, что только что летом писал об их подвале, он сам завел о нем речь. Сказал, что старики забивали там свиней. Его мама рассказывала ему, что свиньи орали в голос, когда их тащили вниз, словно зная, чем дело кончится. И что в подвале ужасно воняло. Я ответил, что первый раз слышу. На моей памяти старики только коров держали, ответил он. Но в ее детстве было иначе.

Задним числом я понимаю, что знал о забивании животины на хуторе, мне подробно рассказывали, например, как собирают в бадьи кровь и потом делают из нее кровяную колбасу и черный пудинг, или как выполаскивают кишки под оболочки для сосисок и колбас, но я никогда не догадывался, о чем конкретно идет речь, как будто у меня в сознании мысли проходили по двум разным ведомствам. Мне не приходило в голову, что коров и свиней убивали в том самом, с детства знакомом, подвале, холодном, сыром, полутемном, где стоял морозильный ларь, висели сети и бочонки с черной, белой, красной смородиной и крыжовником ждали, пока их заберут наверх, но теперь-то я вижу, чем он был на самом деле — переходное помещение, не совсем вне дома, но и не совсем в нем. Место хранения уличного инструмента и прочего для работы вне дома, но и место выдерживания и облагораживания приносимого в дом, чтобы потом забрать на кухню или сразу к столу: ягод, рыбы, живности.

Читать дальше