Ингер Кристенсен - Книга за книгой

Пятница, 29 июля 2016 года

Ты не смотрел безразлично сквозь меня, как сделали бы одни дружки Ивара, но и не пялился, как поступили бы другие. Ты рассматривал меня с любопытством. И так же смотрел на детей. Я сразу это отметила, уж больно это было непривычно, и про себя сказала, что ты как будто остался где-то в доме.

Не поклянусь, что мне подумалось так сразу, а не позже, уже в Швеции, в ходе моего медленного пробуждения, когда многое из пережитого наполнилось иным смыслом. Но почувствовать я сразу почувствовала: мы тебе интересны, тебе любопытно, какие мы и как у нас дела, и догадалась, что открытость у тебя в крови, она не зависит от того, где ты оказался и кто перед тобой.

Нет, тогда я так не подумала: помню, что, когда австриец наконец убрался восвояси, я злилась на Ивара. Зачем притащил в дом немецкого солдата? Только этого не хватало! Понесла маме обед, но все время раздражалась и на нее тоже. Помыла посуду, подоила коров, уложила ребят. И сказала Ивару, чтоб больше его не приводил. Он спросил — почему, я ответила, мол, слишком свысока смотрит, не иначе думает, что нам не чета.

В общем, оказалось, что «замеченность» и внимание я выношу с трудом.

Но больше он не появлялся, и я забыла о нем думать. Маме требовалось все больше и больше ухода. Она встречала меня недоуменным взглядом, не могла сообразить, зачем я пришла, какое время суток. Но узнавала меня и ждала, что сейчас ее будут обихаживать. Не знаю, что она себе думала, но выглядело это так, будто я имею дело с королевой. Я причесывала ее, доставала ей одежду, она принимала все с мягкой улыбкой. В ней не осталось ни следа былой гневливости и склочности. Она благожелательно встречала меня посреди дня в ночной рубашке и с растрепанными жидкими седыми космами и удивленно, но приветливо смотрела на меня, когда я подавала ей еду. По ночам она, наоборот, кричала во сне. Спала она в другом доме, но стена к стене с нашей спальней, и мы слышали ее вопли, словно придавленные подушкой, слышали, как она злится во сне. Потом все кончилось. Она умерла той зимой, нашел ее Хеннинг и прибежал ко мне, она сидела на кровати, холодная, худая, с распущенными волосами, распахнув от ужаса глаза.

Что за жизнь она прожила?

Я вымыла старый дом, но больше в нем мы ничего не трогали.

Когда ее хоронили, небо было серое, тяжелое, с утра все обложило холодным зимним дождем, он стучал по крыше, вонзался в лужи и канавы, тысячами иголок простегивал гладкую поверхность фьорда. Я дошла до опушки леса, нарезала еловый лапник и накидала его на дорогу к нашему дому. Достала детям воскресную одежду, расставила на столе все, что наготовила накануне, надела черное платье. Ивар вызвался нести гроб. Ей бы это не понравилось, как и мне, но я промолчала. Шестеро мужчин под дождем несут через кладбище гроб. Тишина, слышно только их шаги и дождь. Мы спели псалом, пастор сказал несколько слов, кинул горсть земли на гроб, и под еще один псалом его опустили в могилу. Все.

Ее положили рядом с папой, я подумала о нем и впервые заплакала.

Вечером, когда все разошлись, а дети улеглись, я села в гостиной, открыла окно и уставилась в темноту. У соседей горел свет, сиял в тумане, дождь сыпал на все кругом с тихим шелестом. Ивар ушел, но в кой веки раз спросил разрешения. Я только обрадовалась.

Мне было двадцать восемь лет.

Я заглянула к ребятам — они спали, — сняла платье, повесила его в шкаф и легла в постель, стараясь ни о чем не думать, просто слушать, как нудно стучит по крыше дождь, и уснуть.

Через несколько недель Ивар спросил, помню ли я австрийца, приходившего к нам на обед. Разумеется, ответила я, у нас гости не то чтоб часто.

Он сильно болел, сказал Ивар.

Да?

У нас есть, где его положить, правда? — сказал Ивар.

Ты с ума сошел? Нам только лежачего больного не хватало.

Ивар пожал плечами.

Нам за него заплатят, сказал Ивар. Я уже пообещал, что мы его возьмем.

Мы?!

Он приехал на следующий день. Двое солдат вынесли его из машины и на носилках отнесли в старый дом. Солнце стояло над горами на востоке, и свет на двор падал красноватый. От фьорда сильно дуло, дерево посреди двора качало голыми ветками. Девочки стояли у курятника, вытаращив глаза, Гру — с яйцами в руках. Все мамины вещи я вынесла из комнаты на чердак, когда-нибудь это все равно надо было сделать. Комнату прибрала и поставила на ночной столик цветы в вазе; мне хотелось, чтобы ему здесь понравилось, раз уж он все равно будет тут жить.

Спасибо, сказал он, глядя на меня — солдаты уже ушли, переложив его на кровать.

Есть хотите?

Нет, сказал он. Но спасибо, что спросили.

Голос низкий и слабый.

Я загляну к вам скоро, сказала я. Пить захочется, вода на столе.

Пожалуйста, говори мне «ты», попросил он. Я гость в твоем доме. И твой пациент.

Ладно, сказала я.

И пошла заниматься своими делами. Но что-то смутно меня беспокоило. Присутствие чужого человека все меняло, центр жизни внезапно переместился в старую спальню.

Как он там? — спросил Ивар за ужином.

На вид слабый, сказала я.

Говорят, идет на поправку.

И тощий.

Тогда откармливай его.

Когда я сгребла навоз в подвале, задала сена коровам и подоила их, я прижалась к Розе и похлопала ее. Она повернула морду и посмотрела на меня коричневыми, бездонными глазами. Я прижала к ней ладони и стояла так, чувствуя тепло большого горячего тела. Потом пошла на кухню, собрала на поднос ужин и понесла ему.

Он спал, когда я вошла, но открыл глаза, когда я поставила поднос рядом с кроватью.

Принесла тебе ужин, сказала я.

Спасибо, сказал он и чуть приподнялся.

Извиняюсь за запах, я только из хлева.

Он улыбнулся.

Если ночью что понадобится, стучи в стенку, сказала я, мы за стеной спим.

Вряд ли понадобится, сказал он. А можешь… помочь мне немного?

Он отвернулся, чтобы спросить об этом. Он что ли на горшок ходит?

С ванной, сказал он.

Я покраснела.

Чем помочь? — спросила я быстро.

Довести. Ладно?

Он улыбнулся.

С остальным я сам справлюсь.

А, ну так могу, сказала я.

Он с трудом сел, спустил ноги на пол. Я взяла его под руку, он медленно встал на ноги и мы пошли: через комнату, по коридору, в туалет. Шаг за шагом, с остановкой — он привалился к дверному косяку, я испугалась, как бы на пол не рухнул. Я как будто старика вела.

В комнате подожду, сказала я, когда мы доплелись до ванной. Скажи, когда пора будет обратно.

Он кивнул, дверь щелкнула и закрылась у меня за спиной.

Я задернула занавески, поправила в вазе цветы, остановилась перед маминой вышивкой — олени на лугу, она висела над кроватью всегда, сколько я себя помню.

Юханна, позвал он оттуда.

Я вернулась за ним и довела его до кровати. Лицо у него было бледное и влажное, с тонким слоем испарины.