Моника Хессе - Девушка в голубом пальто

– А у нас с Лео уже несколько раз была помолвка, – добавляет Санне.

Виллем поворачивается ко мне и объясняет:

– Мы всегда притворяемся, будто у нас какое-то торжество. Все мы ссылаемся на это, если нас останавливают на улице.

– А еще мы говорили, что изучаем Библию, – почти шутя произносит Санне. – Но однажды меня остановили, и солдат спросил, какую часть Библии мы читаем. Я ответила, что мы изучаем Книгу Бытия. Потому что это единственное, что я помнила. И тогда мы решили, что никто из нас не знает Библию достаточно хорошо, чтобы прикрываться этим.

– Пусть сегодня будет мой день рождения, – предлагает Лео. – На самом деле он на следующей неделе, так что недалеко от истины.

– Как я уже говорил, – продолжает Олли, – у нас проблема с карточками. Поддельные изготовляются недостаточно быстро. С последнего месяца мы взяли на себя заботу еще о шестнадцати людях. Одному человеку невозможно справиться с таким количеством карточек. Нам нужно подыскать еще кого-нибудь, кто будет подделывать их. Или найти другое решение. – Мне не нравится, что при этом его взгляд останавливается на мне.

– В Утрехте есть свой человек в конторе, занимающейся продовольственными карточками, – замечает Виллем. – Они инсценировали кражу. Один служащий доложил, что кто-то проник в контору. На самом деле он сам украл карточки и передал их группам Сопротивления.

Я стараюсь сохранять спокойствие во время этого разговора. Мошенничество с продуктовыми карточками… Я сама этим занимаюсь. Но вместо того чтобы использовать карточки для продажи товаров с выгодой для себя, они передают их Сопротивлению. Для чего? Продукты и товары для участников Сопротивления? Или для людей, которые прячутся в убежищах?

– Юдит, возможно, твой дядя кого-нибудь знает? – спрашивает Олли. – При его связях в совете?

Еврейский совет. Значит, готовность Юдит выходить из дома поздно вечером и смелое поведение в школе объясняются тем, что ее дядя в совете? Этот совет создан для связи с нацистами, он передает приказы немцев. У его членов немного больше свободы, чем у других евреев.

Юдит качает головой.

– Даже если и знает, я не могу его просить. Он убил бы меня, если бы обнаружил, что я хожу на эти собрания.

– Я могу что-нибудь разузнать в Утрехте, – говорит Виллем. – Возможно, их человек в конторе, ведающей карточками, знает кого-нибудь в нашей конторе.

Значит, эти пятеро в Амстердаме – часть большой сети, которая, быть может, раскинулась по всей стране. Хотя мне страшно от того, что я здесь нахожусь, я не могу не ощущать профессионального любопытства. Должно быть, их операции имеют большой размах. Как они находят продавцов, которые сотрудничают с ними? Насколько качественно работает специалист, подделывающий карточки? А в Утрехте солдаты патрулируют более небрежно, чем в Амстердаме?

Я несколько отвлеклась, но меня заинтересовал конец фразы Юдит:

– …а потом они приносят карточки в Холландше Шоубург [11] Театр в Амстердаме, который нацисты превратили в центр депортации; оттуда евреев отправляли в лагеря смерти. Сейчас это Национальный мемориал холокоста. .

– В театр? – перебиваю я. Что же из их беседы я пропустила? – Почему карточки попадают туда?

– Ты не знаешь о Холландше Шоубурге? – Олли впервые за все время обращается ко мне. По-видимому, я разочаровала его.

Конечно, я знаю этот театр. Неужели он не помнит, как я ходила туда вместе с ним? В ту зиму мне было пятнадцать, и Ван де Кампы пригласили меня на рождественскую премьеру в Шоубург, старый театр. Мама позволила по этому случаю надеть ее жемчуга. Ван де Кампы отправились в театр всей семьей. Я сидела рядом с Олли, а с другой стороны Бас держал меня за руку. Олли только что поступил в университет. Он был в новых очках, очень серьезный и важный.

– Это театр, – говорю я. – Или был им раньше. Сейчас он закрыт, не так ли?

Олли кивает.

– Да, это был театр. Они переименовали его в Еврейский театр, и теперь это центр депортации. Евреев хватают во время облав и доставляют в Шоубург. Там их держат несколько дней, а затем увозят. Главным образом в Вестерборк [12] Концентрационный лагерь в Нидерландах. , но иногда и в другие пересылочные лагеря.

Значит, этот чудесный театр с бархатным занавесом теперь стал огромной камерой для арестантов. У меня есть клиенты, которые живут в том районе. Это отвратительно! Немцы превращают самое прекрасное в нашем городе черт знает во что!

– Я не знала, – признаюсь я.

– А куда, по вашему мнению , посылают евреев? – обращается ко мне Юдит.

– В трудовые лагеря. Или переселяют в другую страну.

Трудовые лагеря – вот что нам всегда твердят. Я просто никогда не думала о том, каким образом туда попадают еврейские арестанты.

– Трудовые лагеря? – с издевкой произносит Юдит. – У вас это звучит так, будто евреи просто отправляются на работу. Вы понятия не имеете о садизме и жестокости в этих местах.

Я хочу попросить Юдит, чтобы она объяснила подробнее, но тут вскакивает Санне. Она пытается разрядить обстановку.

– Вполне понятно, что вы об этом не знаете, – обращается она ко мне. – Нацисты тщательно скрывают свои зверства. В Шоубурге они держат всех взаперти до самой отправки. Совет заботится о еде и одеялах для пленников. Это все, что он может сделать. Юдит работает там волонтером, несколько раз в неделю, а ее кузина – в детских яслях.

– Там есть ясли?

Юдит корчит гримасу.

– Немцы считают, что возник бы беспорядок, если бы дети находились в театре вместе с родителями. Малыши ждут в яслях, пока не приходит время отправки их семей.

Я не знаю, что сказать. Олли снова откашливается и берет бразды правления в свои руки.

– Итак, Виллем займется переговорами с Утрехтом, – говорит он. – Как ты думаешь, Виллем, когда сможешь с ними пообщаться?

– Подождите, – перебиваю я.

– А после того, как Виллем и Юдит проконсультируются с… – начинает Лео.

– Подождите ! – Все умолкают и смотрят на меня. – В Шоубург попадают все или только те, которым велено явиться?

У Лео озадаченный вид.

– Что вы имеете в виду?

– Допустим, кто-то не намечен к депортации, и его просто схватили на улице. При нем документы, сидетельствующие о том, что он еврей. Так вот, его доставят в театр или в какую-нибудь другую тюрьму?

На мой вопрос отвечает Олли.

– Существует несколько менее крупных центров депортации в других районах города. Но в основном людей доставляют в Шоубург. Если лицо еврейской национальности исчезло, он или она, то, скорее всего, ее доставили в Шоубург.

Я заметила, что он употребил местоимение « ее ». Таким образом намекнув, что меня интересует не сам процесс, а лишь одно конкретное лицо. Дискуссия о продовольственных карточках невольно напомнила мне о цели моего визита.