Тамара Лисицкая - Поцелуй аиста

А самое ужасное — у меня такой же.

— Мам, а я красивая?

— Что это с тобой?

— Просто скажи — красивая или нет?

— Секундочку. Я хочу разобраться, почему тебя этот вопрос волнует. Тебя кто-то обидел?

— Нет, я просто хочу знать…

— Женя, ты что-то скрываешь от меня!

— Это ты от меня скрываешь! Я что, такая некрасивая?

— Бедный мой ребенок! И после этого они мне будут говорить, что в классе здоровая атмосфера?

— Мама! Я красивая??!

— Ты НОРМАЛЬНАЯ!

Я никогда не была красавицей. Такой, чтобы самой себе нравиться. Нет, иногда, если выпью лишнего, я могла долго стоять у зеркала, приподняв майку, и рассматривать себя, втягивать живот… Мне даже казалось, что я ничего. Но первые годы своей жизни я была так себе, это точно. Мама требовала от меня каких-то решительных шагов — она-то была всегда в форме, хоть и в мужской скорее, чем в женской. А я метисная получилась. Не то сын, не то дочь. Как-то и груди маловато, а зада — наоборот. И нос у меня горбатый, как питерские мостики. И глаза не голубые.

И уже только со временем я стала как-то терпимее от носиться к себе, начала понимать, что надо надевать что-то выглаженное, а не творческое, что можно иногда краситься, стричься, и это частично компенсирует отсутствие груди.

Это с возрастом пришло, не сразу.

Женщина вообще не сразу расцветает. Это все ерунда, что юные все хороши сами по себе. Они ужасны сами по себе. Они все грубые, им все равно, что о них думают и чью рубашку они натянули на свое юное тело.

А расцветает женщина годам к тридцати. И дальше уже все цветет и цветет, пока есть хоть какая-то корневая подпитка в виде любви или дресс-кода на работе.

Хорошо помню это чудесное состояние легкости обычного тела, не заполненного ребенком.

Последние года два я старалась всегда оставаться в мышечном порядке. Внешняя форма уплотняет, организует и форму внутреннюю. Бывали месяцы каких-то технических депрессий или недели, перегруженные нудной работой. Так вот, в эти периоды все мое смысловое наполнение тоже было разлитым, размазанным по столам. Мыслям было не на что опереться, завихриться.

Совсем другое дело — концентрат воли! В какой-то момент я брала себя в руки — хотя накануне еще казалась себе законченным лузером, обрубком — брала себя в руки, выходила рано утром на щербатую дорожку школьного стадиона и начинала бежать.

Первые шаги давались с трудом, я не верила никому, я была противна сама себе. Я была готова в любую секунду остановиться, сдаться, пойти домой и там просто лежать всю оставшуюся жизнь, оплакивая свою нелепую судьбу. Но я ни разу не останавливалась, ни разу. В смысле, не останавливалась в эти опасные десять минут.

Надо было пробежать хотя бы пять кругов, и только тогда остановиться, потому что воздух к этому моменту уже окончательно пропадал. Все болело, я была мокрой, свистящей, хрипящей, красной, но победительницей. И я шла, путаясь в ногах, улыбалась и знала, что уже завтра снова побегу, а послезавтра уже не смогу не побежать, а послепослезавтра буду ждать вечера, чтобы побежать. И мои внутренние поля приобретут ровные очертания, а разбредшиеся по закоулкам мысли снова собьются в управляемое, крепкое стадо. Я буду правильно питаться, вставать на весы, пить витамины, с каждым днем становиться лучше, и мозг мой, с удовольствием принявший этот порядок, заработает с удвоенной силой…

Мне уже хотелось быть в форме для самой себя. Но абсолютно очевидно, что мне хотелось быть в форме и для кого-то другого, кто появится. И когда в моей жизни появился Иван, мое тело было на пике, все совпало.

Вот сейчас у меня нет Ивана и нет никакой формы.

4 кг — плод;

500 г — плацента;

1 кг — матка;

1 кг — околоплодная жидкость;

2 кг — стратегическая вода в теле;

1,5 кг — дополнительная кровь;

500 г — увеличившаяся грудь;

4 кг — стратегический жир.

Передо мной из палаты вырулила беременная и пошла куда-то по своим делам, а я пристроилась сзади и пыталась анализировать картинку. Интересно было понять, прорисуется ли под этим всем ее истинная внешность? Попытаемся уменьшить ее на 16–20 кило. Уменьшать надо всюду, не только в районе живота. Распустить ей хвостик. Фу, да нет, нет! Невозможно ее восстановить! Беременность растворила в себе ее прежнюю внешность. Как и мою. Как и другие внешности, явно когда-то интересные.

Переваливаясь лениво и вульгарно, беременная ушла, а я осталась искать ответы.

Вон санитарка Фимочка ведет нашу Таню. Таня издалека похожа на тучу с ножками-дождинками. Беременность высосала все цвета из Тани, у нее даже губы белые. Как выглядела Таня до беременности?

— Красавица я, да? — спросила Таня, поравнявшись со мной.

— Конечно, красавица! — соврала я.

В 9 утра загремела кухня, запахло утренней кашей.

— Старенькие девочки! Завтракать!

— Как так можно? — возмутилась Александра. — «Старенькие»! Они не понимают, что женщину такая формулировка на эмоциональном уровне вырубает?

А мне было все равно. Я просто не очень понимала я уже старенькая или еще нет?

— Несу-несу! — Фимочка влетела в палату с завтраком для Тани. — Несу, моя хорошая!

— Спасибо вам, Фимочка.

— Ой, что ты! Я тебе два масла попросила, ты ж двоих кормишь?

Александре маргинальная активность Фимочки не нравилась, она вышла. А я увидела ноздреватый, дрожащий омлет, и во мне все перевернулось, в том числе и мой малыш. Малыши, когда они в животе, — едуны нечеловеческого масштаба.

Первые два месяца беременности есть мне не хотелось вообще. Явно в организме что-то происходило и пищеварительная система была вовлечена в процесс: время от времени меня мутило, хоть и не так активно, как показывают в кино. Там беременные просто не выходят из санузла и по малейшему поводу бегут куда-то схорониться, прикрыв рот рукой. Но у меня так не было. Ну, подташнивало, подкатывало, и какие-то запахи действительно могли вызвать из недр меня горькую слюну, но чтобы куда-то мчаться с раздутыми щеками — это нет.

Расхотелось пить кофе. Это меня очень удивило. Обычно — по две-три чашки, и это был ритуал, удовольствие: утром для тонуса, днем для имиджа, вечером для вдохновения. Когда прочла в книге о беременности, что кофе нельзя, мне стало очень грустно. Виделись адовы муки, когда не день, не три, а девять месяцев нельзя кофе, и от этого я медленно схожу с ума. Эспрессо с пенкой, капуччино или латте, как? Как без них? Но как-то сразу вопрос сам собой и решился. Мне просто расхотелось кофе, и запах кофейный начал раздражать.