Тамара Лисицкая - Поцелуй аиста

Мы блуждали по катакомбам больницы минут пятнадцать, хотя нам показалось, что пару часов. Потом Александра увидела какую-то вывеску, указывающую на один из незнакомых нам корпусов, и зависла там.

— Все, теперь стоим. Будем ждать помощи.

Она собралась набирать номер, но какой? Быстро стало понятно, что звонить-то и некому. Телефона Степановны у нас нет, телефона Анжелики Эмильевны тоже. Звонить Тане, чтобы она вытащила кого-то из врачей? Так и Таниного номера ни у кого нет. И Милкиного, и вообще никаких больничных контактов.

— Без паники! — Александра задумалась, почесала живот и затылок. — Я журналист. Я и не в таких ситуациях бывала!

Она набрала номер.

— Гришенька? Гришенька, привет, это Перунова! Гришенька, у меня к тебе важное дело! Ты можешь пробить по гугл мэпу, где я сейчас нахожусь? (…) Конечно, трезвая, ты чего? Я в роддоме, между прочим!

Но специалист по мэпу не смог нам помочь — он видел больницу на фото из космоса, но, конечно, не видел нас в подвале. Александра не сдавалась и звонила кому-то еще — каким-то значительным людям, архитекторам, военным, даже ясновидящей. Но никто не мог сказать, где мы и что нам делать. Кто просил подождать полчаса, а то совещание. Кто писал смс: «Я на собрании, перезвоню позже». Кто-то обещал связаться с руководством больницы и решить вопрос, но завтра…

— Вот, черт! — бушевала Александра. — Вот, черт! У меня самая мощная телефонная база в этой больнице! И что? Меня положили в палату, где даже дышать тесно! Меня кормят котлетами из вчерашнего батона! Меня потеряли в подвале! Что за хрень вообще?

Потом она походила, попинала стенку, пошипела на лампу, помолчала и набрала еще один номер.

— Сашка? Это я… Ну, короче, трындец какой-то… Я заблудилась в подвале… Давай, включай мозги, спасай жену… Все, жду звонка. И давай, скорее звони, а то батарея скоро сядет, и погибну тут.

— Это муж… — вяло отчиталась она мне. — Сидит, дурак, в газете «Доблесть», в печатном органе МЧС… Получает копейки, собака… Но счастья полные штаны, гордится… Я впахиваю на всех халтурах, беру по пять статей в день — от всех, для всех, по-русски, по-английски, с выездом, без! Кручусь, чтоб бабки заработать, а он сидит на пяти копейках и говорит, что он — гармоничная личность, что нашел себя… Убить готова…

Сашка перезвонил через пять минут.

— Ну? Громче говори, тут связь плохая!.. Да, здесь есть указатель на «Терапевтическое отделение». А перпендикулярно указатель на «Хирургию»… Так… Куда? Направо идти? Идем…

И мы пошли, ведомые спасительным телефоном, и после нескольких минут активного ориентирования снова вышли на мрачную главную аллею подвала. И тут же увидели Харон Степановну. Она стояла в конце коридора и сиротливо оглядывалась. Увидела нас и пошла, почти побежала, и лицо ее было ох какое грозное…

— Все, Сашка, отбой!

Александра спрятала трубку в карман и осталась стоить в трескучем люминесцентном свете как безумный Макс на тропе апокалипсической войны. Лицо и поза Александры выражали полное победное удовлетворение.

— Отгребла от начальства, видно. Так ей и надо. Нефиг бросать нас черт знает где!

Степановна бежала к нам, мы стояли. Хотя мне, правда, хотелось бежать от нее, но я сдерживалась.

— Муж мой, подлец, взял и нашел в пожарном архиве карту эвакуации больницы! А там все чертежи, все корпуса, пути-дорожки, и в подвале тоже… Молодец, поросенок…

— Ну, где вы ходите? — Харон Степановна еле могла говорить после короткого, но нервного бега. — Я вас уже и в диагностике искала, и в палате! Я ж вам не девочка, бегать тут?!

— Ну, мы подумали, раз вы нас оставили, значит, доберемся сами… — с горьким намеком на преступную халатность сказала Александра.

— Так все и добирались! А вас чего унесло в сторону? Тут же — вон! Все время прямо!

После обеда «сели потрещать» с Большой Яковлевной. Милка, пользуясь близостью к уважаемой персоне (к Яковлевне, значит), выпросила себе еще пару масла.

— Ну, че, девки? Как растете?

— Нормально растем, Яковлевна! Не видно, что ли?

— Так видно! Тебе только через три месяца рожать, а уже пузо как мешок картошки.

— Иди к черту!

Они улыбались, им было приятно вот так общаться. Вообще было ощущение, что все у них хорошо и складно, и они вполне гармоничные. Может, так и было? А я все маялась, все искала — где же вы, гармоничные люди? Увидеть бы вас! Отщипнуть бы себе малую кроху вашей вселенской мудрости…

А они — вот.

— Скажите, Яковлевна… А вот эта женщина… Степановна… Крупная такая… Вы ее знаете?

Большая Яковлевна посмотрела на меня с удивлением.

— Нюрку-то? Канешно, знаю? А че?

— Ну, вот просто хотела о ней спросить. Она такая сердитая всегда. А она же в роддоме работает?

— Ну, работает, и чего?

— Ну, добрее бы ей как-то быть… Здесь же кругом беременные…

— Так беременные, не больные ж… А чего Нюрке доброй быть? Ее саму никто особо не жалел, так что извиняйте!

— А че было? — немедленно загорелась и Милка. — Че там с ней было-то? С этой вашей Степановной?

— Ну, как, чего. Мужик беременную оставил, вот чего. Понимаете, да, что это такое?

— Понимаем, — кивнула я. Я одна. Милка не кивала, она эту горечь не прочувствовала. А вот мне бы послушать поучительную историю не помешало.

Степановна наша по молодости училась в физкультурном институте. Хотела быть учителем физры. Баба здоровая, силищи — как у трех мужиков, характер тоже нормальный. Короче, не забаловали бы при ней тинейджеры-то. Ну, вот. Училась она, училась, и тут ее один тренер заметил и предложил метнуть ядро. Ну, она как метнула, так у того тренера чуть глаза за ядром вслед не выкатило. Он, короче, Степановну в свой спортзал забрал и начал ее готовить к Олимпиаде. А она ж такая, серьезная баба. Спортивный режим не нарушала, тренировалась как шальная, на все соревнования ездила там… Короче, наметала на целый шкаф кубков и медалек, и в газете про нее писать начали. Я видела ее фотоальбомы, там она в спортивном, такая вся видная, с медалями. Есть у нее даже такая страница в журнале, где все тогдашние ядристки расписались, кроме одной… как ее там… Миронова, во! Но та просто была самая крутая, с ней только на Олимпиаде можно было пересечься… Ну, а Степановна готовилась к Олимпиаде, и к Мироновой готовилась… И в Европу ездила, и в Париж… Короче, повезло Нюрке поначалу.

Ну, а потом… Как это бывает-то? Любовь-морковь, нашла себе какого-то хлыща из российской сборной по штангам. Он ей: «Ла-ла-ла, люблю тебя, будем жить вместе, заберу тебя в сборную к себе». Она тогда молодая была, дурная, ну, и поверила. А потом беременность — и все, какие ядра? Тренер ее так ругал, требовал, чтоб она аборт сделала. Понятное дело, не хотел чемпионку отпускать. А она уперлась: люблю его, жить с ним хочу, метать только для него, и дитенка от него рожу! A хлыщ сначала на сборы куда-то на месяц, потом на соревнования, потом еще. А мобилок тогда не было, попробуй его найди… Короче, выполз он, гад, только когда она уже на восьмом месяце ходила. Как узнал, чего натворил, сразу взял самоотвод: типа, был неправ, погорячился, а сейчас у меня на уме только спортивные достижения!