Сергей Дигурко - Песок и время

Если к Фархаду обращались на арабском языке, то ему сначала приходилось переводить в уме на таджикский. Затем с таджикского на русский и озвучивать фразы. Все происходило наоборот, если обращались сначала на русском языке для перевода на арабский язык.

Схема эта была очень запутанна, но выручала — особенно начальников, которые не утруждали себя изучением разговорного арабского языка и изучением основ мусульманской культуры. Другие же члены группы уже после нескольких недель общения с местным населением могли на бытовом уровне неплохо понимать друг друга.

О том, что предстоит длительная и неприятная командировка в город Кофру на границе между Ливией и Чадом, члены группы узнали неделю назад.

Уже несколько месяцев там, на границе, шла война, хотя советское командование упорно называла все происходившее «Вооруженным конфликтом». Это можно было объяснить довольно простым образом: во-первых, если советские военные специалисты участвовали в боевых действиях на стороне Ливии, то это попахивало международным скандалом, что, конечно же, не входило в планы государства. Во-вторых, тогда этим самым специалистам нужно было присваивать звание воинов-интернационалистов и засчитывать каждый день, проведенный на войне, за три дня, и еще полагался целый ряд социальных льгот по возвращении домой: право на внеочередное получение жилой площади, установка телефона в квартире и т. п.

Конфликт так конфликт, но дело осложнялось тем, что обычно в Кофру ездила другая группа специалистов из Бенгази — это был их регион по обслуживанию техники войск противовоздушной обороны ливийской армии, на вооружении которой находились почти все современные советские зенитно-ракетные комплексы и комплексы радиотехнических средств. А в этот раз пришла телеграмма из Триполи от главного советского военного советника с содержанием, неприятным для специалистов из Сирта: в кратчайшие сроки сформировать группу специалистов зенитно-ракетных и радиотехнических войск для отправки в Кофру, чтобы произвести внеплановое обслуживание вооружения и военной техники.

В это время как раз произошла смена руководства группы советских военных специалистов из Сирта. Полковник Марченко, благополучно пробыв в Ливии три года, отправился на пенсию в Союз. Ему на смену прибыл новый руководитель, полковник Ковалевский, полная противоположность Марченко и по внешнему виду, и по характеру, и по поведению в отношении подчиненных ему офицеров. Марченко слыл либералом, был грузноватым человеком пятидесяти лет, редко повышал голос и старался, как казалось, не особенно вникать в технические вопросы, связанные с эксплуатацией техники и вооружения. Речь его была несколько медлительна, он не любил суеты и каких-либо внезапных изменений в процессе службы. Сказывалось пребывание в мусульманской стране и житейский опыт. К нему и обращались все по имени и отчеству, а не по воинскому званию, кроме конечно официальных мероприятий, где воинская субординация была просто необходима. Любимая его поговорка была: «Выпил свои двести граммов и не высовывайся, держи нос по ветру».

В городке распоряжением вышестоящего начальства специальным приказом был установлен сухой закон. Этот приказ полностью соответствовал существующему запрету на употребление алкоголя в Ливии. Здесь, в исламской стране, за нарушение этого запрета местные жители представали перед судом и, как правило, получали длительные сроки заключения, а то и приговаривались к смертной казни. Но какой русский продержится на протяжении нескольких лет без спиртного? Какой?

В местных магазинах, естественно, ничего алкогольного не продавалось, даже не было пива, любимого напитка Сергея. И особенно жаждущим приходилось вспоминать домашние рецепты изготовления браги, самогонки — из томатной пасты, сухофруктов и т. п.

Официально самогоноварение запрещалось, но на деле все обстояло иначе: лишь бы не попасться на глаза начальству. Поголовного пьянства не было, но для снятия стрессов и во время праздников многие позволяли себе выпить, и можно было, выходя на прогулку, почувствовать давно забытые спиртовые ароматы, распространяющиеся то от одного, то от другого специалиста.

Так вот, Марченко покинул Ливию, и появился Ковалевский, высокий, сутулый, с дрожащими руками полковник сорока восьми лет, от которого постоянно пахло другими ароматами — валерьянки и корвалола. Новый человек в коллективе — это всегда событие неординарное, к нему подолгу присматриваются, прощупывают со всех сторон с целью уяснить, как строить с ним дальнейшие отношения. А если новый человек — начальник, то, естественно, для подчиненных это может означать изменения в жизни. Хороший начальник — хорошие изменения, плохой — и изменения соответствующие…

Ковалевский сразу резко отгородился от всех защитной маской чиновника: отношения только по уставу, согласно воинской субординации: «Есть! Так точно! Никак нет! Разрешите идти» — и т. д.

Прописные и несколько подзабытые фразы устава приводили офицеров в уныние, но, что поделать, приходилось привыкать — спорить с начальником в Советской армии было невозможно да и опасно: можно нарваться на крупные неприятности, вплоть до отправки раньше времени на родину, что было крайне нежелательным. Такая отправка — жирный крест на военной карьере.

Бытует мнение, что хороших начальников не бывает, но это глубокое заблуждение. В любые времена, в любой обстановке, в мирное время, или в военное, на родине, или на чужбине, хороший начальник всегда найдет способ не дать в обиду своих подчиненных, отстоять честь всего коллектива.

Показатель работы коллектива и есть характеристика начальника: если работа ладится, значит, люди доверяют друг другу во всем, в любой обстановке. А если в коллективе начинаются склоки, шушуканья за спиной, нет прежнего настроя на работу, значит, виноват начальник и ему не место на руководящей работе.

Так произошло и здесь. Пан Ковалевский, как его прозвали в группе, продолжал свою политику. Постоянные построения, проверки, занятия в личное время делали обстановку нервозной. Появились любимчики, с которыми он мог шептаться подолгу в курилках, хотя сам, естественно, не курил, и появились неудобные люди, к таким относился и майор Мартынов. Многие были недовольны новыми установившимися порядками, но высказать это открыто в лицо Ковалевскому боялись, только в разговорах между собой делились впечатлениями от общения с новым начальником. Мартынов попытался поговорить по душам, но даже сама попытка была остановлена довольно грубым окриком, и после этого Сергей почувствовал на себе все прелести «любви» начальника к подчиненному: неплановые командировки, дежурства и просто косые взгляды Ковалевского и его бездарных любимчиков. Бездарных, потому что под свою опеку он взял приспособленцев, непонятно каким образом проникших за границу в ограниченный контингент войск. Их технические знания были на самом низком уровне, приходилось всей группе подчищать за ними хвосты, устранять неисправности, проводить обслуживание техники. Но зато в других вопросах— нашептать, донести, подсказать — им не было равных. Пели и нашептывали, пели и нашептывали…