Ирма Грушевицкая - Лабиринт

В компании Криса и Тейлора, Ник ждал его на традиционную ночь покера, которая второй раз за последний месяц была на гране срыва. Теперь — из-за задержки Мэтта и возможно недостаточного количества припасенной закуски. Друзья старались встречаться не реже трех раз в год. Все они были людьми деловыми, а значит — занятыми, и помощники сходили с ума, согласовывая их графики. Но традиция ночи покера была незыблема, и все четверо свято чтили ее, начиная со студенческих времен.

На этот раз собирались у Ника. Он возглавлял инновационный отдел преуспевающей айти-компании, обладал острым умом и фотографической памятью. Играть в покер с Николасом Холландом можно было лишь после того, как он выпивал литр пива, что немного притупляло его концентрацию. Судя по голосу, раздающемуся на том конце аппарата, Мэтт понимал, что этот литр уже был в Нике. Возможно, что не один. Перед игрой друзья традиционно встречались в любимом ирландском пабе. Мэтт. опаздывал, и все трое считали это мелкой местью за срыв прошлой встречи, о чем громко сообщили ему, перекрикивая друг друга у телефона.

Мэтт с улыбкой слушал дружескую перепалку, лениво скользя взглядом по стоящей напротив симпатичной фигурке. На девушке была короткая светлая куртка с капюшоном, который, проехав несколько этажей, она натянула на голову, спрятав длинные светлые волосы. Узкие темные джинсы ладно сидели на круглой симпатичной попке, на ногах — розовые кроссовки; розово-синий рюкзак перекинут через плечо. Что-то в облике девушки показалось Мэтту знакомым, но он представить не мог, что именно. Не похоже, чтобы она работала в компании — слишком молодо выглядит, да и одета, как подросток.

В телефоне Ник отчаянно пытался привлечь его внимание. На все вопросы друга Мэтт отвечал односложно, продолжая изучать свою спутницу. Почем-то ему казалось, что она чувствует его взгляд и ей это явно не нравится. То и дело девушка поднимала голову, следя за цифрами этажей, бегущими на информационном табло.

Когда лифт остановился, Мэтт закончил разговор, сказав друзьям, что будет через двадцать минут. Как только двери открылись, девушка выскользнула из лифта и побежала в сторону. Мэтт вышел следом, не теряя из виду быстро даляющуюся фигурку.

Что-то не давало ему покоя. Что-то беспокоило в этой невысокой девушке, бегущей по ярко освещенному паркингу. Свет люминесцентных ламп падал на хорошо прокрашенный пол и отражался в цветных бусинах аляповато украшенных кед. Розовых кед.

Розовых кед?

Розовых кед!

«Черт, черт, чееееееееерт!!!»

Мэри во весь дух мчалась к машине. Ни одной связной мысли не было в ее голове, только это постоянное «черт, черт, черт».

Более неловкой ситуации и представить себе нельзя. Особенно ту часть, в которой ей показалось, будто мистер Крайтон говорит о…

Мэри снова чертыхнулась. «Дурочка несчастная! Да как только я могла предположить, что… А что, что? Черт, черт! Чеееееерт!!!»

Она ведь даже испугаться не успела этому «к тебе или ко мне»? Изумилась только. Вспыхнула. А потом это чувство предвкушения.

«Какое предвкушение? О чем она вообще?»

Трясущимися пальцами Мэри нащупала в кармане куртки брелок сигнализации. Машина представлялась убежищем, где можно спрятаться и немного побиться головой об руль. А сделать этого очень хотелось, потому что большей дурехой она не чувствовала себя никогда.

Открыв водительскую дверь, Мэри сорвала со спины рюкзак и с силой закинула его на пассажирское сиденье. Сама она через секунду оказалась внутри «жука» и с той же самой силой шарахнула за собой дверью.

Схватившись обеими руками за руль, девушка невидящими глазами уставилась перед собой. Она одновременно была и взволнована, и зла. В большей степени, на себя. Нет, исключительно на себя.

После того, что про себя Мэри назвала «инцидентом с цветами», прошло три недели. Предпосылок к тому, что он может получить дальнейшее развитие, не было. Неоткуда им было взяться, и потихоньку Мэри начала понимать, как неоднозначно выглядит ее поступок. То, что казалось правильным на тот момент, сейчас представлялось настолько неприличным, что девушка едва не плакала от собственной глупости. Надо было просто вызвать такси и позвонить кому-нибудь из коллег. Томми знает все и обо всех. Наверняка, и адрес мистера Крайтона ему тоже известен. А если и не известен, никто, кроме Томми, не смог бы его узнать. Вот так надо было поступить, а не тащить босса босса ее босса домой, не кидать конверт со сдачей и чеком из аптеки в ячейку дирекции в канцелярии и уж точно не млеть от невозможно красивого и самого первого в ее жизни букета, присланного через службу доставки. Она ведь каждый вечер подрезала те розы, а когда они завяли, срезала головки и разложила на подоконнике. Лепестки потемнели, но все еще пахли предвкушением, которое она испытала, впервые их увидев, и которое испытала сейчас, услышав «к тебе или ко мне». Мэри не понимала, что именно она предвкушает — это был не аромат, а всего лишь легкий флюид счастья, подобно косметическому средству, нанесенный на кожу для подготовки ее к основательному уходу. В данном случае, не на кожу — на душу.

А разве можно было по-другому? Разве можно было не помечтать? Несбыточное манило, обещало, разрешало надеяться. Мэри же поняла, что цветы были всего лишь поводом узнать ее имя. И это имя в квитанции, Белль Бист, «Красавица и Чудовище» — прямая отсылка к тому, что мистер Крайтон помнит все подробности пребывания в ее доме; что он заинтересован и хочет узнать о ней больше. Три недели прошло. Наверняка, узнал. И, наверняка, на этом остановился. Посчитал дело исчерпанным. Ее, Мэри, посчитали исчерпанной. Бесперспективной.

Плохо быть умницей, а она точно умница. Только умнице под силу разобраться в своих бедах. Ее беда в том, что она позволила себе надеяться. Совсем чуточку, но, когда надежда не оправдалась, разочарование было безмерным. Таким, что, выбегая из лифта, она, подобно Флешу, едва не вышибла дверь.

Мэри не переставала думать о Мэтте Крайтоне. Особенно, вечерами. Потому и работала допоздна, и задерживалась, и в выходные приходила, потому что все в доме напоминало о нем. Кровать особенно. Постельное белье она так и не сменила. И мыло, которым он мылся, засунула в пакет и спрятала на верхнюю полку туалетного шкафчика. И до сих пор вытиралась «его» полотенцем. Мэри сотворила себе кумира и потихоньку принялась наделять его симпатичными качествами: щедростью, отзывчивостью, благородством. А еще верностью, надежностью и скромностью. Именно скромность, по мнению Мэри, не позволяла ему сказать о своих чувствах, которые глубоки, как неспокойные воды Мичигана.

В своих мечтах Мэри опоздала лет на восемь. Обычно, девочки мечтают о таком лет в пятнадцать-шестнадцать. В пятнадцать Мэри была занята учебой — времени не было мечтать. А вот сейчас оно появилось, и девушка с энтузиазмом первооткрывателя создавала себе объект воздыхания.