Ирма Грушевицкая - Вызов (дилогия)

Женщина, на которую только что так смотрели, не может быть другом. Я отвыкла от подобного взгляда. Нет, это даже не совсем так: до этого дня никто никогда на меня так не смотрел. Глаза Майкла в порыве страсти, особенно поначалу, когда мы только решились на близкие отношения, сводили меня с ума. И сегодня в лифте он смотрел так же. Но его взгляд и взгляд этого мужчины из бара… они как небо и земля. Вернее, как угли и открытый огонь: гладя в глаза мужа, я плавилась от страсти, незнакомец же заставил меня от неё пылать.

Я никогда не думала, что могу изменить Майку.

Не то чтобы совсем не допускала такой мысли, но вот как-то не хотелось. Хотя, если бы меня, к примеру, соблазнил Джонни Депп, думаю, я не особо бы сопротивлялась.

Ещё в школе мы с Майком придумали шкалу, по которой оценивали привлекательность того или иного человека. «Шкала ебабельности» — так мы её называли. Ох, сколько времени провели мы в кинотеатрах или у телевизора, разглядывая журналы или просто людей на улице, выставляя по ней оценки. Сначала шкала была от одного до пяти. Становясь старше, мы расширили её до десяти, и даже будучи женатыми, не оставляли своего любимого занятия.

— А вот, например, Шарлиз Терон. Как тебе?

— Ну-у, — протянул Майк оценивающе, закидываясь попкорном. Мы сидели в кинотеатре, кажется, на «Эон Флакс». — Семь из десяти.

— Шарлиз Терон — семь из десяти? — Я возмущённо ткнула его под ребро локтем. — Майкл Джозеф Вуд, ты чертов привереда! Семь из десяти! Подумать только!

— Ну да. И это только потому, что здесь она брюнетка. Ты же знаешь, я люблю брюнеток. — Он покосился на меня и улыбнулся. — А так: ну блондинка блондинкой. Да ещё и дылда.

— Ну а кто, по-твоему, десять из десяти? — не сдавалась я.

— Вайнона Райдер! — Майкл явно готовился к этому вопросу. — А вообще, когда как, — смутился он, заметив моё удивление от его стремительного ответа. — Когда-то я балдел от чёрненькой из «Друзей».

— Моники.

— Ага, от Моники. А тебе там кто нравился?

— Не знаю, — задумалась я. — Когда как: иногда Джоуи, когда не тупил, иногда Чендлер, когда молчал. Но, наверно, всё-таки Росс, когда он ради Рейчел в морскую форму вырядился.

— А-а, помню-помню.

— Моника, Вайнона Райдер, — начала загибать пальцы я. — Ещё кто?

— Слушай, десять из десяти не может быть много!

— Ну, Майки, — заныла я. — Давай хоть ещё одну.

— Ладно, — согласился он и, минуту подумав, выдал: — Кайли Миноуг.

— А эта почему? Она вроде и брюнеткой никогда не была.

— А ты вспомни её попку в золотых трусах!

— Не в трусах, а в шортиках. — Вот ведь деревенщина-то! — Она же такая маленькая и хрупкая! Ты её вмиг раздавишь своей тушей!

— Ничего страшного: маленькая собачка — до старости щенок. Между прочим, вряд ли ты намного её выше, а жалоб от тебя не поступало.

— Ну, может, и не выше, но точно не такая худенькая. А ещё кто?

— Ещё? Хм… а вот та, которая в фильме играла, где мужик богатый сначала картину из музея украл, а потом сам же её туда и вернул. Забыл как называется.

— «Афера Томаса Крауна». Ты про какую версию — шестидесятых или современную?

— Современную, наверно. Там ещё дядька, который Джеймс Бонд.

Я рассмеялась:

— Тогда современная. С Рене Руссо. Майк, она же старая! — Мой ужас не был поддельным. — Ей в то время под сорок было! На бабушек потянуло?

— Ни фига себе бабушка! Ты её сиськи видела? Каждому бы в сорок лет такие сиськи!

— Ага, на тебе бы они смотрелись просто великолепно!

Мы дружно заржали. На нас зашипели со всех сторон, призывая вести себя потише.

Разговор продолжился по пути домой.

— Ну а ты, Ливи? Ты бы с кем закрутила без зазрения совести?

— Без зазрения совести? — переспросила я, потянув время. — То есть десять из десяти? Не знаю… с тем же Джеймсом Бондом, например.

— С каким? Их много было.

— С любым.

— Фу-у, и ты меня стыдила связью с сорокалетней! Они же все типа как мамонты древние.

— Я не про актёров, игравших его, говорю, а про самого Джеймса Бонда, шпиона! Это так заводит: секретность, тайны, пароли, случайный секс на лодке в океане и всё такое…

— Когда последний раз я подкатывал к тебе в лодке, ты что-то не очень завелась.

— Заведёшься тут, когда комары даже в глаза норовят укусить. А в океане комаров неееет… — мечтательно протянула я.

— Ага, только цунами и киты!

— Умеешь же мечту испоганить!

— Ладно, не сердись, капелька! — Майк засмеялся и притянул меня к себе. — Сегодня ночью разрешаю называть себя Джеймсом.

Я любила заниматься сексом.

Вернее, не так: я любила заниматься сексом с Майклом.

В общем-то, на этом всё. Муж был моим первым и единственным мужчиной. Правда, между тем, как из первого он стал единственным, я имею в виду — перед Богом и людьми — прошло чуть менее трёх лет. И, если закончить с цифрами, — более семнадцати с момента нашего первого знакомства.

Да, мы вместе лепили куличики. Обычное дело в песочнице городского парка, особенно если учитывать, что парков в городе было немного.

Сначала сдружились наши мамы, а потом уже и мы. Вообще-то наша дружба могла погибнуть в зародыше: при первой встрече Майк — или, как его тогда называли, Майки, — оторвал ручку у моего любимого ведёрка с цыплёнком Цыпой. Я за это кинула в него найденной неподалёку засохшей собачьей какашкой.

Мы вместе ходили в детский сад, потом в школу. Нас дразнили женихом и невестой, потому что ни я, ни Майк не давали друг друга в обиду. Он хвостиком бегал за мной, опекая, чем иногда порядком раздражал. Из-за этого мы ссорились и, бывало, неделями не разговаривали. Но долго дуться ни он, ни я не могли, и всё возвращалось на круги своя. Позже к нам присоединилась Ким.

Кимберли Хейз — двоюродная сестра Майкла. Её семья переехала в Лонгвью из Олимпии, когда Ким было шесть. Маленькая, застенчивая девочка с чёрными, как смоль волосами, подстриженными под горшок, и без четырёх передних зубов, мне сразу понравилась. Мы вместе гоняли на велосипедах, строили штабы на деревьях и обстреливали шишками из-за кустов проезжающие мимо машины. Нам было здорово вместе. Лучшей жизни тогда я себе и представить не могла.

Она закончилась, когда мама с папой решили развестись.

Мне было десять, и родители пытались сделать всё возможное, чтобы развод «не очень отразился на психике ребёнка».

Честно говоря, меня и сейчас удивляет, как они смогли так долго продержаться вместе. Казалось, у них не могло быть ничего общего: спокойный, где-то даже флегматичный папа, Генри, шеф городской полиции, и Хлоя, моя славная, бесшабашная мама, каждую неделю менявшая увлечения и ежемесячно — цвет волос. Наверное, это и есть наглядное подтверждение тому, что люди говорят о противоположностях. Но и у их притяжения был свой срок годности.