Владимир Сорокин - Ледяная трилогия

Я осторожно встал. Подошел к окну. За ним был город людей.

И время остановилось.

И увидел я сердцем историю человечества. Многомиллионный рой голосов окружил меня: миллионы кроватей заскрипели, раздались сладострастные стоны, сперма хлынула в миллионы влагалищ, оплодотворились яйцеклетки, набухли матки, растянулись плодами, раздались крики рожениц, миллионы окровавленных младенцев выдавились на свет и слабо закричали, их обмыли, обрезали пуповину, спеленали, приложили к грудям, они жадно всосали в себя материнское молоко, стали расти, поползли, сели, встали, пошли, потянулись к игрушке, заговорили, побежали, пошли в школу с портфелями и цветами, стали писать буквы на бумаге, читать книги, учиться правилам жизни, стали любить и ненавидеть, играть и петь, восторгаться и издеваться, мучить и боготворить, надеяться и разочаровываться, обнимать и бить до крови, предавать и жертвовать собою, окончили школу, стали взрослыми, пошли на работу, стали зарабатывать деньги, влюбились, обнялись, рухнули на кровати, совершили миллионы половых актов, зачали, родили младенцев, состарились, умерли.

И увидел я: многотысячные армии, наступающие друг на друга под барабанный бой, держащие в руках хорошо сделанные орудия убийства, залпы ружей и пушек, свист горячего свинца, размозженные головы, вышибленные глаза, оторванные конечности, вой и стоны раненых, радостный рев победителей, тех, кто сумел убивать лучше, власть одних людей над другими, чудовищные унижения, фальшивое низкопоклонство, беспощадное подавление чужой воли, переполненные тюрьмы, зверские пытки, сдирание кожи с живых, сжигание на медленном огне, показательные казни под одобрительный рев толпы, продажу рабов, женщин, трудящихся на заводе по изготовлению совершенного оружия для уничтожения людей, нищих, умирающих на улицах, опухших от голода детей.

И увидел я: беспомощных стариков, умирающих в своих кроватях, молодых, тонущих в реках, горящих на пожарах, корчащихся от страшных болезней, сходящих с ума, женщин, кончающих собой от несчастной любви, умирающих во время родов, младенцев, рождающихся мертвыми.

И увидел я: грабителей, убивающих ради денег, насильников, ножом заставляющих женщин разводить ноги, аферистов, умело разоряющих других, гениев лжи, сделавших обман великим искусством, расчетливых отравителей, палачей, спокойно обедающих после своей работы, инквизиторов, посылающих людей на костер во имя блага, массовые убийства за принадлежность к другой нации.

И увидел я: людей, запирающих свои дома на сложные замки, чтобы к ним не вошли другие люди.

И увидел я: охотников, убивающих животных ради удовольствия, изысканные блюда, приготовленные из трупов зверей, рыб и птиц, человеческие рты, пожирающие сочащееся кровью мясо, зверофермы, выращивающие животных, чтобы содрать с них шкуры и сделать из нее красивую одежду людям, женщин, щеголяющих в этой одежде и обольщающих мужчин.

И увидел я: опарыша, пожирающего падаль, жука, поедающего опарыша, птицу, клюющую жука, хорька, отгрызающего голову птице, орла, разрывающего хорька когтями, рысь, хватающую орла, волков, загрызающих рысь, медведя, ломающего волку позвоночник, рухнувшее дерево, убивающее медведя, мух, отклыдывающих яйца в гниющей медвежьей туше, опарыша, вылупившиегося из яйца и пожирающего падаль.

И понял я суть человека.

Человек был МЯСНОЙ МАШИНОЙ.

Я перевел взгляд на портреты: краски клубились, дрожали, смешивались. Лиц не было. Я посмотрел в зал. За ближайшим столом сидел старик с какими-то журналами. Я подошел и уставился на раскрытый журнал. Вместо изображений в нем клубились все те же цветные и серые пятна. Я достал из кармана свое удостоверение, раскрыл. Вместо наклеенной фотографии клубилось серое пятно. Как только мне открылась суть человека, я перестал видеть изображения людей. Я осторожно прошелся по залу, словно боясь расплескать то, что открылось мне. Люди сосредоточенно сидели. Они были мясными машинами. И каждый из них существовал сам по себе. Они сидели, погрузившись в бумагу. Каждого интересовала только эта бумага. И совершенно не интересовал сидящий рядом сосед. Между ними не было и не могло быть братства. Они были нашей ошибкой. Мы создали их миллиарды лет назад, когда были светоносными лучами. Мясные машины состояли из тех же атомов, что и другие миры, созданные нами. Но комбинация этих атомов была ОШИБОЧНОЙ. Поэтому мясные машины были смертны. Они не могли быть в гармонии ни с окружающим миром, ни с собой. Они рождались в страданиях и в страданиях уходили из жизни. Вся жизнь их сводилась к борьбе за комфорт, к продлению существования тел, которые нуждались в пище и одежде. Но тела их, появляющиеся на Земле внезапно, как взрыв, исчезали так же стремительно. Они быстро старились, болели, скрючивались, обездвиживались, гнили и распадались на атомы. Таков был путь мясных машин.

И увидел я Землю. Плыла и кружилась она в космосе, посреди миров Покоя и Гармонии, созданных нами. И лишь Земля была неспокойна и дисгармонична. И была в этом только наша вина.

И только мы могли исправить ошибку.

— Все готово, можете забирать, — раздался голос.

Я оглянулся.

Позади меня стоял мясная машина в серой толстовке с синими нарукавниками и маленькими круглыми очками на неразличимом усатом лице. Он ждал ответа. Я стал вспоминать, готовя ответ на его языке. И вдруг увидел его жизнь: не очень удачные роды, болезненное детство, скупой и черствый отец, тихая, покорная мать, страх высоты, любовь к собаке, сломанный палец, гимназия, смерть сестры, страх заразиться дифтеритом, успешная учеба, неудачный половой акт с проституткой, боязнь женщин, университет, половой акт со старшекурсником, революция, смерть отца, жизнь в коммуне, гибель любовника, война, контузия, неудачная женитьба, неудачная попытка самоубийства, библиотека; он любил: сыр, карманные часы, ВКП(б), приказы молчаливых и сильных мужчин, фантастические романы Уэллса, лозунг Троцкого о ликвидации семьи, велосипеды, шахматы, синематограф, свою работу, чистую посуду, запах спермы, долгие разговоры; он не любил: высоты, болот, пауков, мучной баланды, снов про медленного толстяка, громкоголосых женщин, детей, заусенцев, священников, скрипучих сапог; больше всего на свете он боялся пыток огнем.

— Вы нездоровы? — спросил он.

— Я вполне здоров, — ответил я и, помедлив, спросил: — Где живет ваш медленный толстяк?

Он замер. Не различая выражения его лица, я видел , как он опешил.

— Не… знаю, — ответил он.

— А я знаю. В комнате вашей покойной сестры. У шкафа с трещиной. В мокром углу.

Он стоял неподвижно. Я взял у него пакет, вернулся к своему столу, положил пакет в портфель и покинул зал. Одевшись, я вышел из библиотеки. И оказался в городе мясных машин. Они шли по улицам, ехали на санях и машинах, влезали в трамваи, толпились в магазинах. Одни из них торопились на службу, другие — домой. На работе мясных машин ждали просто машины или бумага, покрытая буквами; дома — другие мясные машины и еда, приготовленная ими. Весь город состоял из маленьких каменных пещер. В каждой пещере жила семья мясных машин. Пещера крепко запиралась от других мясных машин, хотя и те и другие конструктивно ничем не отличались. Но мясные машины боялись друг друга, потому что у одних пещеры были большими, а у других — маленькими. На работе мясные машины зарабатывали деньги, чтобы купить на них еду и одежду. В пещере они ели, спали и производили новые мясные машины. Это происходило ночью: мясные машины ложились друг на друга и двигались. Потом в одной из них начинала расти маленькая мясная машина. Через 9 месяцев она выходила на свет и начинала свою жизнь в пещере. Она росла и постепенно становилась нормальной мясной машиной. Так жили мясные машины в своем городе.