Владимир Сорокин - Ледяная трилогия

— Но кому понадобились ремешки из шкур мертвых собак? — возражала Ольга.

— Рыбка, в сегодняшнем мире все продается, — отвечала Лиз. — Уверена, китайцы используют эти ремешки в медицинских целях. И продают задорого состоятельным европейцам.

— Но почему нельзя открыто обдирать дохлятину? В Китае уйма дешевой рабочей силы! Похищать иностранцев, чтобы потом содержать, кормить, прятать — и заставлять их обдирать собак! Бред! — негодовала Ольга.

— Ольга, очень может быть, что эти собаки — не совсем простые… — многозначительно говорила Лиз.

— Они что — говорящие? — язвила Ольга.

— Многие из наших уверены, что собаки чем-то заражены. Или облучены.

— Лиз, некоторые люди здесь сидят более года. Почему они ничем не заболели?

— Может, у нас у всех уже лейкемия. Вот у двух румынок потемнели зубы. У многих проблемы с менструацией, с пищеварением… Мужчины потихоньку сходят с ума…

— Это все от изоляции! От нехватки витаминов! У лейкемии вполне определенные симптомы.

— Эти собаки не простые, поверь, — настаивала Лиз.

Ольга чувствовала, что Лиз утягивает ее в свой бред. Но другие «друзья дохлых сук» были не лучше. В своих мнениях по поводу происходящего они разделились на три группы. Первые утверждали, что все это — безумие мощной корпорации, в поисках власти над людьми пытающейся объединить древние культы с новейшими технологиями, вторые — что это каким-то образом связано с запрещенными опытами по клонированию людей, и третьи — что на обитателях бункера испытывают новое психотронное оружие. Особняком стояли русские, как всегда, «абсолютно точно знающие все».

— Это просто у кого-то из олигархов поехала крыша, — говорил Ольге грубоватый Петр. — Насмотрелся кино, начитался хуйни. В мире достаточно отморозков; включи MTV — каких там только уродов не показывают! Но отморозков с деньгами не так уж и много: ну, Бен Ладен, а кто еще?! Вот еще один и возник. И я тебе, Оль, руку на отсечение дам — этот отморозок наш, русский! Сто пудов! Он оттягивается в свой кайф! И все! И никаких тут тайн нет! А может — группа отморозков!

— Обнюхались гады, вот и тащатся… — вторил ему Леша.

— Потом, Китай рядом, договориться легко, — качал головой малоразговорчивый Игорь.

— Но корпорация «LЁD» не принадлежит русским, — возражала Ольга.

— Всё покупается! — тряс рыжей шевелюрой Петр. — Все вывески, все бренды!

— Мир давно уже сошел с ума, ты не понимаешь? — спрашивал Борис.

Ольга понимала это. 11 сентября у себя в Нохо, в Нью-Йорке ей действительно показалось, что мир сошел с ума. Во время катастрофы она стояла у своего южного окна и смотрела, как горят башни-близнецы. Когда же они рухнули и Манхэттен заволокло беспросветной тучей дыма и бетонной пыли, земля слегка качнулась под ногами. И вместе с ней качнулась уверенность в том, что есть в жизни нечто неподвижное, незыблемое, постоянное, позитивное, на что люди раньше всегда спокойно опирались, — семья, карьера, любовь, дети, творчество, деньги, наконец. На всем этом веками стояли люди. Теперь же все как-то трескалось, рушилось, ползло под ногами. Погибли родители. Но и этого мало. Еще этот бункер с дохлыми собаками! Кошмарный фильм какой-то…

Глядя в бодро-злобное лицо Петра, увлеченно рассказывающего ей про «международных отморозков», Ольга едва сдерживала слезы: ужас был в том, что это вполне могло быть! После 11 сентября, после ударов ледяного молота в грудь, после гибели родных, после сайта www.icehammervictims.org, после похищения, после бункера, после запаха дохлятины и тысяч вырезанных собачьих ремешков — все, все, все могло быть!

— Мир резко изменился, Ольга, — как-то за обедом сказал ей Вольф. — В нем появилось нечто агоническое, вам не кажется?

— Вы думаете, что это… из-за Братства?

— Абсолютно, — улыбался старик. — Предчувствуя свою гибель, наш мир производит неадекватные движения. Он дергается. В XIX веке такого не было. А двадцатый век? Две мировые войны, атомная бомба, Аушвиц, коммунизм, разделение мира на красный и западный… Человечество как-то задергалось в двадцатом веке, а? Возьмите любую область, науку, искусство: клонирование овечки, современное искусство, кино, современная массовая музыка — это конвульсии. Перед приближающейся кончиной мир сходит с ума.

— Откуда вы здесь знаете… современную массовую музыку?

— Сверху, Ольга, все сверху! — шире растянул желтую улыбку старик. — Каждый, кто сюда попадает, сообщает что-то новенькое. У меня вполне адекватная картина мира. Тенденция человечества к помешательству очевидна. Завтра сюда попадет голубоглазый юноша с разбитой грудиной, который поведает нам, что наверху уже едят на завтрак грудных младенцев, а президентов выбирают по размеру члена. И я не удивлюсь. Новые нравы, мисс Дробот, в преддверии конца!

Наполнив пластиковую коробку ремешками, Ольга запечатала ее клейкой лентой, поставила на тележку, подняла глаза и встретилась взглядом с Вольфом. Улыбнувшись, он подмигнул ей, словно прочитал ее мысли.

— Вы чем-то озабочены, мисс Дробот? — спросил старик, расправляя ремешок на столе своей чуть подрагивающей, пожелтевшей рукой в прозрачной резиновой перчатке.

— Вы знаете — чем.

— Бросьте ломать голову. Все будет, как и должно быть. Потерпите немного — и все закончится. А чем — вы знаете. Терпение, дитя мое.

Спокойно-насмешливый тон старика уже стал раздражать Ольгу.

— «Терпению нас учат мудрецы, седые, престарелые отцы; легко терпеть тому, кому осталось совсем немного, чтоб отдать концы!» — продекламировала она.

Вольф рассмеялся:

— Прекрасно! Кто это?

— Это папина пародия на Омара Хайяма. Мой отец был переводчиком арабской поэзии.

— Полностью согласен с вашим покойным папой. — Вольф неспешно опустил ремешок в коробку. — Осталось действительно совсем немного… Но терпение, Ольга, это то, что делает нас разумными людьми. Вы можете перестать быть разумным человеком и кинуться на охранников. Или зарезать меня ножом для обдирания наших милых собачек. Или просто вспороть себе сонную артерию во-о-он теми ножницами. Выбор между здравомыслием и безумием есть всегда.

— По-вашему, самоубийство — безумие?

— Не то что безумие, а запретный ход. Ну, как в шахматах, взять и пойти королем за край доски. Король должен играть на доске. А человек должен жить.

— А если невыносимо жить?

— Жить в любом случае невыносимо. А поэтому — нужно!

— А если — бессмысленная жизнь?

— Жизнь во многом бессмысленна.

— А болезнь… боль, страдание? Рак, например?

— У вас рак, мисс Дробот?

— Нет пока! — ответила Ольга и горько усмехнулась.

— А у меня — да. Поздравьте! — улыбался старик.

Ольга молча уставилась на него.