Владимир Сорокин - Ледяная трилогия

— Как? — переспросил он, хмуря брови.

— Бро! — громко повторил я и взял Фер за плечи. — А это твоя сестра Фер.

Впалые щеки Дерибаса побледнели. Сердце его вспыхнуло. Но очень сильная воля боролась с сердцем. Сдерживала. И сердце отступило. Стараясь не показать внутренней борьбы , он докурил. Кинул окурок, наступил на него:

— Михальчук, арестовать.

Чекисты наставили револьверы. Нас обыскали, отобрали мой вальтер и браунинг Фер.

— На паровоз их, — скомандовал Дерибас. — В дороге потолкуем.

Нас повели через толпу. Я мельком увидел Эп и Рубу. Замерев, они смотрели на нас. Но мы спокойно шли, не подавая никаких знаков: как обычно, мы не знали , что делать, но верили своим сердцам. Чекисты доставили нас на вокзал. Там стоял оцепленный охраной паровоз с двумя вагонами. Нас провели во второй вагон и заперли в купе. Мы радостно обнялись: еще один брат найден! Сердца наши заговорили. Они уже хорошо знали друг друга и умели набираться силы от сердечного разговора. Мы не заметили, как поезд тронулся. Прошло какое-то время, и наш сердечный разговор был прерван: дверь открыл часовой. Рядом с ним стоял чекист.

— На выход! — скомандовал он.

Мы вышли из купе и двинулись по коридору. Вагон был полупуст. В купе сидели немногочисленные солдаты охраны. Мы прошли через тамбур и оказались в вагоне первого класса, переоборудованном для поездок высокого начальства. Большая часть перегородок была снесена, вдоль зашторенных окон стояли диваны, на полу лежали ковры, в углу возле окна стоял пулемет и дремал пулеметчик. За большим столом восседал Дерибас в окружении четырех чекистов в форме и двух партийцев в типичных кителях. Они только что пообедали: солдат и женщина в белом переднике убирали грязную посуду. На столе стояли две пустые бутылки из-под шустовского дореволюционного коньяка. Дерибас распечатал пачку папирос «Пушки» и положил на центр стола. Он выглядел усталым. Сердце его не остерегалось сильных переживаний. Но мозг подавлял их. Судя по осунувшемуся, хотя и порозовевшему от алкоголя лицу, он похоронил сегодня близкого друга.

Сидящие закурили.

— Вот познакомьтесь, товарищи, — заговорил он, сильно затягиваясь папиросой, — перед вами мой брат и моя сестра.

Сидящие за столом посмотрели на нас. Он продолжал:

— Такая вот наша чекистская жизнь — хороним друзей, находим родню. И у этой родни в кармане по пистолету. Неплохо?

Партийцы усмехнулись. Чекисты спокойно курили.

— Ты кто? — спросил меня Дерибас.

— Я Бро, — честно ответил я.

— А ты? — он кольнул взглядом Фер.

— А я Фер.

— Кто вас подослал?

Фер молчала: она не знала, как выразить на языке людей нашу правду.

Ответил я:

— Свет Изначальный. Который есть в тебе, во мне и в ней. Свет. Он живет в твоем сердце, он хочет проснуться. Всю свою жизнь ты спал и жил как все. Мы пришли, чтобы разбудить твое сердце. Оно проснется и заговорит на языке Света. И ты станешь счастливым. И поймешь, кто ты и для чего пришел в этот мир. Сердце твое жаждет пробуждения. Но разум боится этого и мешает сердцу. Прошлая бессмысленная жизнь не отпускает тебя. Она хочет, чтобы ты по-прежнему спал, а сердце спало вместе с тобой. Она висит на сердце, как мешок с камнями. Сбрось ее. Доверься нам. И сердце твое проснется.

Я замолчал.

Дерибас переглянулся с сидящими. Подмигнул им:

— Вот такие пироги! Я скоро проснусь, товарищи коммунисты.

Партийцы рассмеялись. Чекисты сердито глядели на меня. Но наш магнит работал: Фер сильно помогала мне. Сердце Дерибаса затрепетало. Но он боролся до последнего: смертельно побледнев, продолжал шутить:

— И как же вы его разбудите? Пулей?

— Нет. Ледяным молотом. Мы сделаем его изо Льда, посланного на землю, чтобы разбудить наше братство. Это Лед Вечной Гармонии, Лед, который создали мы с тобой, когда были лучами Света. Мы совершили Великую Ошибку и попали в ловушку. Лед вернулся к нам, чтобы спасти нас. Чтобы мы снова стали Светом, чтобы исчезла навсегда эта уродливая планета. Ледяной молот ударит тебе в грудь. И сердце назовет твое истинное имя.

Он слушал, оцепенев. Его нервы были на пределе. Мы почувствовали его сердце, как загнанного в угол зверька.

— М-да… — Дерибас разжал побледневшие губы, неловко усмехнулся. — И вот таких психов у нас, в Сибири… это самое… таперича много, очень много…

У него уже не получалась шутка.

— Нет, нас очень мало, — произнесла Фер.

— Нас всего двадцать три тысячи. И ты — один из них, — добавил я.

Он яростно глянул на меня, рванул ворот гимнастерки и стал приподниматься. Рука его тряслась, борода задрожала.

— Ты… ты… враг… — прошипел он.

Глаза его закатились, и он повалился в обморок. Чекисты подхватили его. Партийцы вскочили.

— Устал… с сердцем плохо, — пробормотал один.

— Врач есть? — засуетился другой.

— Врач не нужен, — ответил я.

Партиец кивнул чекистам:

— Убрать этих…

И нас увели в наше купе. Но ненадолго. Через час меня снова повели к Дерибасу. Он лежал на диване у себя в просторном купе. Рядом сидели партийцы и чекист. Окно открыли, ветер трепал шторы. Громко стучали колеса. Дерибас был бледен. Он сделал знак мне. Я сел.

— Выйдите-ка, я с ним поговорю… — произнес Дерибас.

— Терентий Дмитрич, тебе отдохнуть бы надо, — возразил партиец.

— Выйди, выйди, Петр…

Они вышли. Я остался сидеть. Дерибас долго смотрел на меня. Но уже без страха и ярости.

— Ты знал моего деда? — наконец спросил он.

— Нет, — ответил я.

— А кто тебе сказал про лед?

— Лед.

Он выдержал паузу:

— Это кличка?

— Нет. Это Лед, прилетевший из космоса и упавший возле Подкаменной Тунгуски.

— И он умеет разговаривать? У него рот есть?

— У него нет рта. Но есть память о Свете Изначальном. Я слышу ее моим сердцем.

Дерибас внимательно смотрел на меня. Фер не было рядом, и наш сердечный магнит не работал. Разум вновь заковал сердце Дерибаса в броню.

— У тебя есть трое суток до Хабаровска. Если не скажешь, кто вас подослал и где ты услышал про лед, на землю с поезда сам не сойдешь. Тебя на нее скинут. Понял?

— Я уже сказал правду, — ответил я.

Он позвал охрану, и меня увели к Фер.

Мы ехали до Хабаровска почти четверо суток. За это время никто нас больше ни о чем не спрашивал. Когда охрана принесла нам еду — вареный картофель, мы отказались. Тут же пришел молодой чекист, спросил, почему мы не едим. Мы рассказали о своих предпочтениях. Нам принесли четыре морковки. Мы съели их. И говорили сердцем в полутемном купе с зарешеченным окном. И купе раздвигалось . И мы повисали в бездне. Среди звезд и Вечности. Свет сиял в наших сердцах. Они становились сильнее. Мы узнавали все новые и новые слова Света, мы совершенствовались. И забывали про тяжелый мир людей. Сразу по прибытии в Хабаровск он напомнил о себе.