Даша Полукарова - Время невысказанных слов

Я подошла ближе к краю сцены.

— Как вас зовут? — рассеянно поинтересовался он.

— Варвара Трубецкая.

— Отлично, — резюмировал он. — Варвара, почему вы пришли в мою студию?

Я недолго подумала.

— Если честно, я пришла сюда не из-за великой любви к театру, хотя мне нравится сюда приходить, нравится эта атмосфера и особый дух сцены. Я пришла сюда, потому… — я помедлила, боясь реакции, — потому что я проспорила одному человеку. Это было… дело принципа, не игра.

— Хм, интересно и честно, — усмехнулся Смирнитский. — Ну с этим все ясно, а почему такие странные условия спора?

— Потому что однажды я чуть не помешала ему попасть сюда. Я, можно сказать, возвращаю должок.

— Забавно, — похоже, Смирнитского искренне веселила эта ситуация — я бросила взгляд на тех, кто еще только ждал своей очереди, и увидела на их лицах насмешку к явно пролетевшей конкурентке. — Ну, а ваш товарищ, что он-то получил или получит от того, что вы пришли сюда?

— Да он уже все получил много раньше. Еще когда я так мешала ему.

— И что же?

— Ну, кроме места в этой студии, — я неудачно махнула рукой и умудрилась задеть реквизитный муляжный меч. Тот рухнул со стула, жалобно звякнув (звук этот потонул в новом смехе зала). — Он получил несомненно самое важное. Дружбу со мной. — Я улыбнулась Смирнитскому и больше уже ничего не боялась.

И дальше, по сценарию, монолог. Карл Моор в действии. Смирнитского несколько удивил мой выбор, ведь это был мужской персонаж, но он не мог помнить, что именно этот монолог я однажды чуть не завалила Марку.

Кажется, им понравилось. Впрочем, я не могу ручаться, но тишина в зале стояла такая, будто кроме меня здесь больше никого не было. Марк — и я, наконец, смогла различить ту самую его непередаваемую улыбку — почему-то качал головой и смотрел так… будто не верил тому, что происходило. Я знала, какой монолог выбрать. Определенно не прогадала.

И потом, выходя из студии после окончания прослушивания:

— Варвара…

— Да? — я уже почти прошла мимо Смирнитского и его группы, когда они меня позвали.

— Ну что ж…. Если вы не против, приходите завтра к пяти часам сюда. Мы будем репетировать «Собаку на сене». Посмотрим, возможно, вас это заинтересует…

Именно такими словами, оказывается, принимают нынче в театральные студии.

Я остановилась у своего подъезда, но вместо того, чтобы пройти внутрь, села на лавочку. Вокруг никого не было, стояла тишина летней ночи и, недолго подумав, я легла, закинув руку за голову, и уставилась в звездное небо.

«Лунная ночь… — вспомнились мне слова рождественской иностранной песенки, — тихая ночь…», — возможно перевод был недостоверен, но мне всегда пелось именно этими словами.

Если бы я сейчас пропела это Марку, он бы привычно хохотнул и сказал:

«Так и знал, что ты пропоешь это…»

«Это потому что я так предсказуема?»

И он бы уверенно ответил:

«Нет, просто момент для этой песни самый подходящий!»

Я быстро поднялась с места, прошла к подъезду. Невозможно, невозможно было так больше. Все, как всегда, происходит очень вовремя. Или это только в моей жизни такая путаница?

Ответом мне была захлопнувшаяся железная дверь.

Я плохо спала этой ночью. Мне все снился липкий, душный ночной кошмар без лиц и эмоций. Ненастная туча все ходила и ходила над моей головой, то обдавая брызгами, то накрывая с головой. Потом появился поезд, уходящий от знакомого вокзала, быстрые шаги по перрону, букет ромашек, мерзлое дыхание…

Я открыла глаза. На часах было десять минут восьмого.

Больше не уснуть.

Посидела на подоконнике, глядя в открытое окно, как редкие прохожие бредут на работу. Затем, когда их стало больше, спрыгнула с подоконника и отправилась на кухню.

Проволокла за собой шлейфом по комнатам длинное одеяло, которым укрывалась, обнаружила, что квартира пуста, обнаружила на столе записку («Опять вернусь поздно, не жди, ложись без меня, целую, мама») и бесплатное к ней приложение — список продуктов, которыми нужно пополнить холодильник.

Подумала: если спихнуть список бабушке и сказать, что это ей от мамы, она купится? Вздохнула тяжело, потому что знала, что бабушка не купится.

На холодильнике вчерашнее послание от бабушки: «Радио «Маяк», 15:00, опера Евгений Онегин. Не пропусти». Оценила бабушкино чувство юмора, пока смеялась, машинально налила себе остывшего чая и опустила три ложки сахара. Перемешала, выпила, вспомнила, что не пью с сахаром, вспомнила, что терпеть не могу зеленый, который заваривает мама, вылила в раковину, с неприязнью взглянула в зеркало, обнаружила синяки под глазами. С досадой хлопнула дверью своей комнаты. Потом открыла ее и подвигала туда-сюда. Дверь заскрипела, я вздохнула.

Надо было собираться в театр.

В театр не хотелось из-за бессонной ночи, из-за Марка и непонятных интриг, которые начали там плестись. Интриги плелись, разумеется, не сами по себе, но паук спрятался за ширму, и хохочет беззвучным смехом.

Нацепила огромные солнечные очки в пол-лица, вздохнула, когда поняла, что этим все равно скрыться не удастся. Хлопнула дверью на весь подъезд.

Утро, в общем-то, задалось.

Я пришла раньше. Народу было мало, Максим читал книжку и не обращал на меня никакого внимания, голос Марка слышался из-за кулис. Ему вторил голосок Инги.

С самого прихода в студию Смирнитского, то есть с начала апреля до конца мая (до начала выпускных экзаменов), меня постоянно мотали из спектакля в спектакль. Никто из новичков больше не подвергался таким пыткам, хотя издевались над всеми конкретно.

Так, например, я с ходу оказалась во втором составе в двух спектаклях: «Тени» Шварца и «Собаке на сене» Лопы де Веги. Затем девочка десятиклассница, исполнявшая роль Марселы в первом составе, заболела и меня вклинили на ее место. Анжела скрипела зубами — она исполняла главную роль — и высокомерно указывала мне на мое место. Кроме того, никто из новичков так быстро не попадал в первый состав, а я протиснулась, да и с успехом.

Потом девочка вернулась, меня понизили вновь до второго состава, но в этот раз я играла мужскую роль — Тристана. Все мы здорово посмеялись над этим. Затем меня назначили сразу на две роли второго состава. А в качестве заключительного аккорда — на зло врагам — меня вернули в первый состав и отдали мне уже почти родную Марселу. Но на этом все не закончилось.

Так меня постоянно убирали и ставили в «Тень» Шварца, добавляли к ним периодически Мольерового «Тартюфа», где меня почему-то тоже ставили на мужскую роль. Пока я не ушла в конце мая, Яша (так мы звали Смирнитского за глаза) мстительно заявлял о том, что хочет поставить что-нибудь рыцарского характера — адаптировать Айвенго или Робин Гуда, и все приписывал мне небывалые мужские роли. Потом останавливал сама себя и говорил: «Ну нет, здесь на мужские не пойдет. Здесь вещи посерьезнее, а она будет всех смешить, как с Тартюфом и Тристаном, например». Прослушав эту тираду, Анжела почему-то долго смеялась и говорила, что в театре родилась новая звезда комических ролей.