Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

Таня, вздохнув, погладила мою руку.

– Я, наверное, тоже тебя люблю, – сказала очень серьёзно, повернулась лицом и, секунду помедлив, обняла меня за шею. – Если б не любила, так бы не дёргалась, правда? Прости истеричку.

Шёпотом рассмеялась, и я тоже. Холодный рукав её куртки касался моей щеки, но даже сквозь него я чувствовал тепло. Мы поцеловались и, выпустив друг друга, двинулись дальше, потом остановились и вновь поцеловались. И каждый раз утихавший было аттракцион пускался в новую пляску.

– Вот дурная голова! – сказала, наконец, Таня. – Иду, забыла обо всём, размечталась… Я же собиралась остаться, – и кивнула в сторону ранчо.

– Из-за Надежды?

– Да, волнуюсь за неё. Неадекватная реакция, тебе не кажется? Ну, живёт Ленка у подруги, но все живы, здоровы, с чего так убиваться?

– Не знаю. Буду не мамой, но хотя бы папой, тогда скажу.

– И почему именно сегодня? Очень странно это. Лучше было бы маму позвать прямо сейчас, но ладно. Если что, утром позову.

– А Лене сказать, как думаешь?

– А ты как думаешь?

– Скажу Полине Сергеевне, – решил я.

– Хорошо.

– Провожу тебя?

– Не, Саня, спасибо, сама доберусь. Ты лучше, как придёшь, позвони мне домой и скажи, что я осталась на ранчо, у нас интересная богословская беседа, договорились?

– Сделаю, – пообещал я и для начала сделал маленький шаг вперёд, хоть мы и так стояли ближе друг к другу, чем на дискотеке под ветром перемен. Необыкновенно мягкими были её губы. Впрочем, наверное, не мягче большинства других, но я ведь помнил твёрдый взгляд, твёрдые ладони, и вдруг такой ошеломительный контраст! И очень хорошо, как-то неправдоподобно хорошо она умела целоваться, я осознал это на полпути домой, когда голова, полетав над мокрыми улицами, вернулась на привычное место. Кто-нибудь спросит, что я там мог по-настоящему оценить – без образования, без опыта? Но ведь иногда они и не нужны, есть какое-то другое, изначальное знание. Поставьте пластинку Марии Каллас – любой скажет, что она поёт божественно, даже если он не музыкант и не отличит на слух мажор от минора. Или покажите кому угодно, хоть миклухо-маклаевскому папуасу Смольный собор…

Виктория Александровна Карева к известию от дочери отнеслась спокойно: «Привет блаженному Августину, желаю сойтись во мнениях». Я даже позавидовал их умению понимать друг друга на лету, а точнее – самой тональности отношений. Сам бы никогда не отправил домой такое послание, потому что жизнь – вещь серьёзная, всяким хиханькам и хаханькам в ней не место и думать надо не о богословских беседах, а о более важных делах… Ну да ладно.

Уж не решила ли Виктория Александровна, что Таня остаётся на ночь у меня? – подумал я, закончив разговор. Сейчас, наверное, улыбается: ну-ну, конспираторы… А, может, и специально сделала так, чтобы я вообразил себя мистером Марплом, а сама прекрасно знает, что никакой Тани у меня нет?.. Или вовсе ничего не имела в виду, я и без подсказок навыдумываю что угодно? Это было вероятнее всего.

Но ведь то, что сказала Таня, я не выдумал! Это было на самом деле. Дома кружились, её губы касались моих – всё наяву… Как там в книге? «Медведица метнулась и упала в море. Звёзды припали к садам и запутались в чёрных ветвях. Перекрёстки шумели ветром. Хатидже вздрагивала и перебирала мои пальцы». Конечно, Таня – это Хатидже, и никакая Наташа мне не нужна, я не такой болван, как этот Максимов!

Вдруг сойду с ума от этого вечера? – вспыхнула мысль. – Или уже схожу?.. С одной стороны, интересно, с другой – кому тогда буду нужен?

Взял с полки, как якорь нормальности, дочитанную летом книгу. «Страшная буря рвалась и свистела между колёсами вагонов по столбам из-за угла станции… „Зачем я еду? – повторил он, глядя ей прямо в глаза. – Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы, – сказал он, – я не могу иначе“. И в это время, как бы одолев препятствия, ветер засыпал снег с крыши вагона, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза». У нас не было ни паровоза, ни романтической бури – был только дождь и уже закончился, когда выходили из дома. Мне на голову, а Тане на рукав с крыши капнуло водой, хорошо так капнуло, не меньше стакана, и чуть пар не пошёл, что неудивительно с моей-то фамилией и Таниным апрельским зодиаком. Больше такого дождя в моей жизни, вероятно, не будет… Я разом пролистнул три сотни страниц. «Всё это случилось в одно время: мальчик подбежал к голубю и, улыбаясь, взглянул на Левина; голубь затрещал крыльями и отпорхнул, блестя на солнце между дрожащими в воздухе пылинками снега, а из окошка пахнуло духом печёного хлеба и выставились сайки. Всё это вместе было так необычайно хорошо, что Левин засмеялся и заплакал от радости».

Смеялись, плакали, не сходили ни с какого ума. Я поставил книгу обратно.

В дверь постучала мама:

– Саша, ты ужинать идёшь?

– Сейчас, только позвоню ещё одному человеку.

Вспомнил, к счастью.

Трубку взял папа Оксаны, и я попросил его позвать к телефону Полину Сергеевну.

– Добрый вечер, Саша. Тебе, наверное, Лена нужна? – спросила Полина Сергеевна. – Так она уже спит, сейчас рано ложится.

– Нет, хорошо, что спит, мне именно вы. Такая история произошла, хотел бы посоветоваться…

И рассказал, как девочки из одиннадцатого класса увидели Надежду в дачном посёлке, в каком она была состоянии, что она сейчас в доме одного друга и, возможно, завтра придётся звать врача… Полина Сергеевна взволновалась:

– Что же с ней такое? Вчера была совершенно нормальная, только грустная…

– Так вы общаетесь? – удивился я.

– Разумеется, ты же не думаешь, что мы вот так украли чужого ребёнка? Мы на связи, пытаемся решить вопрос. Пока Лена у нас, я говорю Надежде Петровне: ничего страшного, вы нам ничего не должны. И жалко её… Мы с нашим папой хлопочем в исполкоме, чтобы им дали двухкомнатную квартиру, но ведь главная проблема – очень трудный брат?

– Я с ним поговорю, если что, – пообещал я.

– Только без кулаков, пожалуйста, всегда лучше словами.

– А Лена знает, что вы на связи? – спросил я.

– Догадывается, наверное. Я пыталась об этом заговорить, но она как-то вся зажимается сразу, уходит в себя… Рано ещё, думаю, не отошла.

– А я думаю, говорить ей о том, что сегодня было, или нет?.. Что посоветуете?

– Если обойдётся, дай бог, конечно, тогда не скажу. А если… в общем, Саша, я надеюсь, что всё будет хорошо, но ты мне в любом случае позвони, как выяснится. Обязательно, в любое время. Первым делом, как узнаешь, звони мне, договорились?

– Конечно, – заверил я.

Поужинал, вернулся в комнату с чашкой чаю и стал представлять, как однажды Таня придёт ко мне на ночь и мы сделаем не шаг друг к другу, а, может быть, разом все оставшиеся шаги. Надо только, чтобы отцовское суточное дежурство по части наложилось на мамино дежурство по инженерной службе. Но календарь подсказывал, что это произойдёт не скоро, до февраля ни одного совпадения. Ну, если постараться, успеем и после уроков, а родители застанут нас за игрой в шахматы… Закрыл глаза, вспомнил Таню перед нашим недавним купанием, стоящую на гладких камнях, в одних трусиках, ко мне спиной. Не скажу, что видел много античных богинь и замечательных картин эпохи Возрождения – правда, те красавицы полноваты на современный вкус, – но живых девушек на пляже встречал таких, что любая Венера или Таис Афинская обзавидовались бы. Но Таня выделялась даже среди них, – я был уверен, что это правда, не просто хочу так думать. Выделялась не столько гармонией, сколько ощущением её мимолётности: вот сейчас повернётся, шагнёт – и всё исчезнет, от гармонии не останется следа, и я мысленно приближался, чтобы удержать её… Была у Тани особенность – более широкие и прямые плечи, чем у обыкновенной тоненькой девушки среднего роста, и при некоторых движениях казалось, что они готовы разлететься ещё сильнее, нарушить цельность облика – однако не разлетались, чувствовали границу. Зато какая осанка, ни сутулости, ни сколиоза, как красиво сужается книзу спина, какие две ямочки над ягодицами! Обернётся, протянет руки…