Алан Силлитоу - Конфронтация

Алан Силлитоу, один из английских романистов-«регионалистов», которые, выступив в 50-е годы, обратились в своих произведениях к жизни и заботам провинциальных героев, часто из рабочей среды. Силлитоу родился в 1928 г. в Ноттингеме, одном из индустриальных городов Мидлендса. Самый, вероятно, знаменитый из его героев — молодой фабричный рабочий Артур Ситон из первого романа писателя «В субботу вечером, в воскресенье утром» (1958). По этому роману впоследствии был поставлен известный фильм. Оставил Силлитоу свой след в литературе и как автор рассказов: самая, пожалуй, знаменитая из его новелл — «Одиночество бегуна на длинные дистанции». По ней был также снят знаменитый фильм.

Хотя фоном действия нескольких романов Силлитоу служит его родной Ноттингем, в других своих произведениях он попытался расширить горизонты своего творчества, хотя удача сопутствовала ему в разной степени. Рассказ «Конфронтация» взят из антологии произведений Силлитоу «Вторая попытка и другие рассказы», выпущенной в 1981 г. издательством «Джонатан Кейп», с разрешения которого мы и помещаем рассказ в нашем журнале.

— Когда я видела вас в последний раз, год тому назад, — сказала Мэйвис возмущенно и с большим разочарованием, чем ему хотелось бы, — вы мне сказали, что вам осталось жить всего три месяца.

Он живо припомнил это, размышляя в то же время, что обман — это такая болезнь, от которой не существует никакого лечения. Однако от нее можно избавиться, когда отпадает необходимость в подобных грубых хитростях. Иными словами, можно отучиться от вранья просто в процессе возмужания. Он надеялся, что это было исключительно делом времени И что, хотя старые привычки не умирают, они могут попросту улетучиться.

Это произошло на вечере у Джун и Адриана, катастрофа, которую действительно трудно забыть. Что еще важнее, его уловка не сработала, так что он вполне мог бы обойтись без вранья. Отрицать, однако, не приходится — он соврал и не без удовольствия. Он мог только извиниться перед ней — во-первых, потому, что он все еще пребывал здесь, на земле, и она могла напомнить ему об этом, а во-вторых, потому, что он все еще был жив и мог-таки соврать снова.

Его извинения как будто не сильно изменили дело. Ее неодобрение было столь глубоко, что ему пришла мысль о возможности получше познакомиться друг с другом. Она наблюдала, как он вынул из кармана сигарету, потом снова спрятал ее. Значит, все-таки он не собирается больше лгать. Или, может, это просто означает, что он сегодня не собирается много курить. Он показывал ей, что он будет меньше дымить, так что по крайней мере он не может с достаточной убедительностью повторить прошлогоднюю ложь.

— Мне осталось жить три месяца, — сказал он.

Она засмеялась. Громко. — Вы шутите.

Складки ее красного с белым запахивающегося африканского платья-сафари заходили от смеха. Она была большая со светлыми волосами, и, разговаривая с кем-то несколько минут назад, он услышал, что она только что ушла от мужа. Он подумал, что все пошло бы гладко, если бы он не произнес эту глупую ложь.

— Да нет, я не вру и не шучу, хотя, признаться, звучит глупо. Хорошо бы, господи, если б я шутил. Мне сказали только сегодня днем. — Он смотрел ей прямо в лицо, наблюдая, как меняется выражение. Если не поступать безжалостно с людьми, которые сами ставят себя в глупое положение, они в тебя больше никогда не поверят.

На ее лице отражался внутренний ужас, словно она достигла ранее недосягаемых глубин собственного бессердечия, что напугало ее куда больше, чем любой переплет, в котором он мог очутиться из-за того, что ему осталось жить всего три месяца.

— Мне очень жаль, — сказал он, — правда, жаль. Я не должен был вам говорить. Вы первая. Для чего мне вас этим обременять? Даже моя жена еще не знает. Впрочем, я только сегодня услышал и еще не был дома. Отправился на порно-фильм в Сохо, а потом прямо на сборище к Джун и Адриану.

Они стояли в маленьком садике, где всего несколько человек кроме них искали спасения от оглушительного шума — большинство считало, что на улице еще слишком сыро.

— Вы здесь потому, что знакомы с Джун… или ваш друг — Адриан? — спросил он, надеясь, что это можно было бы принять за героическую попытку переменить тему.

Его легкий северный акцент вновь вызвал ощущение, что, быть может, он все-таки врет. Единственное, что положило конец ее недоверию, это то, что ни один человек на свете не станет врать о таких вещах. — Я знаю обоих, — сказала она ему.

— Я и сам-то не верю, — сказал он, — так что если вы думаете, будто я лгу, я вас понимаю.

Может, в сад вышло так мало народу, размышлял он, потому что рядом шоссе и огромная полоса оранжевого натриевого света, пылавшая над живой изгородью, была способна проникнуть своими всепроницающими лучами в любое сердце и открыть там ту ложь, к которой все прибегали в подобных случаях. Но против чудовищной лжи этот свет бессилен.

Она считала, что было нечестно выделить ее, чтоб нагрузить такой ужасной информацией. Все равно как, если бы кто-то подошел к ней и женился на ней без ее согласия. Ее душу запродали на каком-то подпольном рынке рабов. В то же время она чувствовала себя польщенной, что ей первой сообщили, хотя и сохранялась гнетущая неопределенность.

— Забудьте, — сказал он. — Не нужно было мне говорить. Я чувствую себя довольно глупо.

Ее муж никогда ей ничего не говорил. Если бы доктор сказал ему, что он скоро умрет, он утаил бы это сообщение и покинул этот мир, не проронив ни вздоха, предоставив ей угрызаться тем, что она запилила его до смерти. Она часто, бывало, с жаром восклицала: «Почему ты ничего не говоришь? Скажи что-нибудь ради бога!» Однажды, когда они улеглись, обменявшись за день всего несколькими словами, она дружелюбно сказала: «Расскажи мне какую-нибудь историю, Бен». В ответ он даже не проронил «спокойной ночи». Слава богу, все это кончилось.

Она коснулась его запястья. — Все в порядке. Лучше сказать. — Стакан, который она держала в руке, был пуст. В сиянии натриевого света было трудно сказать, бледен он или нет. При таком освещении все выглядели отвратительно, и она поняла, почему остальные по большей части остались в доме. Наверно, Джун с Адрианом купили дом летом, когда стоят долгие дни.

— Нет, не лучше, — сказал он, — но я отношусь к тем людям, которые ничего не могут с собой поделать. Если я не говорю, я не живу. Я часто задаюсь вопросом, говорю ли я во сне.

Она читала, что смертельная болезнь почти всегда бывает вызвана тем, что духу больного что-то мешает вырваться наружу и расцвести, — или просто отсутствием возможности поговорить о себе и своих проблемах. По этой части ему как будто жаловаться не на что, хотя в каждом правиле, говорят, есть исключения.