Юрий Додолев - Просто жизнь: Повести и рассказы

Он много раз представлял себе, как живет Верка, но то, что увидел, оказалось в сто раз хуже. Расшатанный стол, три стула с продавленными сиденьями, сундук с выпуклой крышкой, обитый полосками жести, старая металлическая кровать — вот и вся мебель. Около двери висело на гвоздях какое-то тряпье. Потолок был низкий, прогнувшийся.

С лежанки послышался вздох.

— Там маманя, — сказала Верка.

Снова послышался вздох.

— Кто пришел-то?

— К племяшам.

Алексей кашлянул, придал лицу озабоченное выражение.

— Какая у матери болезнь?

Инвалид прокатился по комнате, рассерженно бросил:

— Доктора разное толкуют. А она все чахнет и чахнет.

— Скоро помру, — послышалось с лежанки.

— Бог с тобой, маманя! — воскликнула Верка.

Инвалид шумно высморкался, поднял на Алексея тоскливый взгляд.

— Вот так и живем, браток.

Он подошел к разметавшимся на кровати ребятишкам. Худенькие, давно не стриженные, с влажными от пота волосами, они лежали валетом, были в полузабытьи. Даже самый неискушенный человек определил бы с первого взгляда — сильный жар. Откинув рваное одеяло, Алексей посмотрел, нет ли сыпи.

— Сульфидинчика бы раздобыть.

— А поможеть? — тотчас спросила Верка.

— Надеюсь.

— Достану!

— Где? — усомнился брат.

— У Матихиных спрошу.

— Не дадут.

— Авось смилостивятся.

Верка и Алексей старались вести себя как чужие, но каждый взгляд, каждый жест выдавали их с головой. Если бы Веркин брат был бы более внимательным, то без труда догадался бы: их что-то связывает, но он напряженно думал, как бы выцыганить на шкалик.

— И не надейся! — твердо сказала Верка.

— Шалава, — выругался инвалид и, оставляя на земляном полу две четкие полоски, покатил раздобывать самогон — даже про Алексея позабыл.

С Веркой было хорошо, приятно. Ощущая в себе тихую радость, он подумал, что может просто смотреть на нее, сколько угодно смотреть: час, два, три.

— Ступай, милок, ступай. Знак дам, куда и когда приходить, — тихо сказала Верка.

— Еще чуть-чуть, — взмолился Алексей.

Она покачала головой, но по глазам он понял: ей тоже не хочется расставаться, да нельзя…

На улице Алексея поджидала Татьяна:

— Зачем ходил к ней?

— Не твое дело!

— Очень даже мое.

— Иди куда шла!

От Татьяны не так-то просто было отвязаться. Она уже поверила в свое счастье, никому не хотела уступать москвича. Сказала с видом оскорбленной добродетели:

— Больше не нужна?

— Тише ты.

— Сроду тихоней не была.

Затравленно покосившись на окна Веркиной хаты, Алексей перевел дыхание: «Слава богу, не смотрит».

— Вечером поговорим.

— Зачем же вечером? Давай зараз.

— Прямо на улице?

— Ага.

Татьяна ничем не рисковала: мало ли о чем можно толковать с постояльцем. А Алексей откровенно трусил.

— Чего ты хочешь?

Она почувствовала: уступает, с наигранным великодушием сказала, кивнув на Веркину хату:

— Увидела, как вошел туда, и решила подождать.

— Пацанята болеют, — объяснил Алексей.

— Ты разве фельдшер?

— Кое-что в медицине смыслю.

Татьяна вспомнила: мать москвича — врачиха.

— Так бы и сказал.

— Собирался, да ты допрос учинила.

— Не серчай.

Теперь их роли переменились. Доронин нахмурился, строго спросил:

— Сульфидин дома есть?

— Лекарство?

— Да.

— Папаня привез какие-то порошки, а от чего они, у мамки спросить надо.

Анна Гавриловна с явной неохотой, отсчитала пять порошков. Вообще Матихины были внимательны и предупредительны к нему: ловили каждое слово, ласково улыбались. Алексей понимал почему и решил во что бы то ни стало уговорить Верку расписаться с ним.

Алексей решил отнести сульфидин сам — это давало возможность еще раз увидеть Верку.

Он смело вошел к ней, отдал сульфидин, спросил, дома ли брат.

— Опять умотал, — ответила Верка.

Косясь на лежанку, где постанывала больная женщина, Алексей пробормотал:

— Не могу без тебя. Давай распишемся — и точка.

— Не пожалеешь, милок?

— Даже думать об этом не смей!

Веркино лицо — осунувшееся, побледневшее — осветилось улыбкой.

— Ладноть! Ворочусь с Кавказа — тогда и объявимся.

— Разве ты уезжаешь?

— Придется. Пока племяши хворають, все капиталы изведу. Ниловна отпустит, хотя и поворчит. Вота тольки куда ехать?

— Ты же говорила, торговать лучше всего в Сухуми.

— Так-то оно так, милок. Но вспомни-ка, что ишо я тебе гутарила.

— Губастого боишься?

— Боюсь.

— Вместе поедем!

— А ежели он своих приятелев приведеть?

— Если бы да кабы…

— Смотри, — пробормотала Верка и, спохватившись, добавила: — А можеть, тебе лучше на хуторе остаться? Наши бабы вмиг обо всем догадаются, ежели мы совместно поедем.

— Пусть догадываются!

Договорились уехать, как только поправятся ребятишки.

Доронин проснулся и сразу понял: высокая температура. Глаза слезились, нос распух, во рту было сухо. Из кухни доносился шум воды и шипение — так бывало всегда, когда Зинаида Николаевна вставала рано. С трудом оторвав голову от подушки, Доронин накинул халат, поплелся на кухню. Склонившись над плитой, Зинаида Николаевна переворачивала кончиком ножа ломтики поджаренного хлеба, была уже причесанной.

— Пить, — прохрипел Доронин.

Зинаида Николаевна оглянулась, сдвинула с плиты сковороду.

— Дождался? Разве можно было с твоими-то легкими курить и у раскрытого окна торчать!

— Пить, — повторил Доронин.

Жена выпроводила его, принесла питье, лекарство.

— Сегодня отпроситься с работы не удастся.

Доронин попросил вызвать врача.

— Этой особе тоже позвонить? — поинтересовалась жена.

Он представил, как и каким тоном она будет разговаривать, покачал головой. Зинаида Николаевна усмехнулась, и Доронин понял: она не только позвонит на работу, но и нагрубит славной девушке.

Начался кашель. Заглянул сын, сочувственно поцокал.

— Извини, отец, дела.

Через некоторое время ушла и Зинаида Николаевна, сказав напоследок, что постарается вернуться пораньше. В ответ Доронин только глаза прикрыл — таким сильным был кашель. Потом кашель стих, в голове прояснилось. Наткнувшись взглядом на телефон, Доронин вспомнил о Кочкиных, перенес аппарат на постель, набрал номер и, услышав голос бывшего сослуживца, бодро сказал:

— Привет, Василий Афанасьевич!

— Привет. — Кочкин настороженно помолчал.

— Не узнал?

— Узнал.

— Позавчера не мог позвонить… Как живешь и все прочее?

Наступила пауза. Было слышно, как на другом конце провода дышит Кочкин.

— Это не телефонный разговор.

Доронин виновато вздохнул.

— Рад бы приехать, да не могу — кашель и температура.

— Поправляйся.

— Взял бы да и приехал сам.