Фридрих Горенштейн - Том 2. Искупление

Рузя. Сволочь этот Толя, ударил Милю в глаз… Сядь. (Кричит.) Пусти руки, надо посмотреть, может, кровоизлияние… Надо в поликлинику…

Миля (морщится от боли, кричит). Лучше намочи быстрей в холодную воду полотенце.

Рузя(Рахили). Я иду, я вижу: этот Толя, этот алкоголик, лежит на земле, а Миля его поднимает. Зачем он тебе был нужен? Зачем ты его поднимал?

Миля. Зачем, зачем… Я его поднимал, чтоб он не лежал на сырой земле… Можно быть умным… Раз он со мной пришел, значит, я за него отвечаю… Пусть он будет свиньей…

Рузя. Пусть бы он сдох там, зачем ты его поднимал? Он его поднимает, а тот не хочет подниматься… Тогда Миля его силой хотел поднять, а он вдруг при мне ударил Милю в глаз… Чтоб ему рука покорчило… Он его ударил в глаз… Чтоб этому гою рука отсохла…

Рахиль. Ну что же я могу сделать?.. Бывает…

Миля (кричит Рузе). С кем ты разговариваешь? Кому ты рассказываешь? Почему мы вообще ходим сюда, почему здесь торчат дети? Что у нас, дома нет? Чтоб они больше сюда не смели ходить, в этот хулиганский двор к Дрыбчикам и Лаундям…

Рузя. Миля, не кричи…

Миля. Не кричи… Ты намочишь полотенце или я ослепну?..

Рузя уходит на кухню. Вбегает Гарик, за ним гонится Марик.

Рузя(с мокрым полотенцем в руках). Что? Что такое?.. Марик, Марик! (Марик догоняет Гарика и ударяет его. Гарик плачет.)

Злота. Ах, боже мой, я не могу жить…

Рузя. Ты чего его бьешь? (Ударяет Марика, Марик плачет.)

Злота. Боже мой…

Рахиль. Злота, ша…

Марик (плачет, Гарику). Я тебя убью!

Гарик. Козел… Казлык…

Рузя (Гарику). Ты чего его дразнишь? (Ударяет Гарика, тот плачет.) Это из-за тебя все дети Марика дразнят. Ты его назвал: козел, и вся улица его зовет: козел.

Марик (плачет). Я его сейчас убью!

Рузя (не пускает Марика к Гарику). Тише, Марик… Замолчи, Гарик… Вы что, не видите, что папа заболел? Папа упал, ударился…

Миля (держит полотенце у глаза). Вот я сейчас обоим так дам, что их надо будет водой отливать… Почему вы сюда ходите? У вас своего дома нет? Я вам запрещаю сюда ходить…

Рахиль. Я их не заставляю. Наверное, им здесь больше нравится.

Миля. Больше нравится… Они здесь окончательно распустились… Ну-ка, немедленно домой.

Рахиль. Пусть идут… Тому, кому тесно, тот уходит… Баба с воза, коням легче…

Миля. Ты идешь, Рузя? Марик и Гарик, ну-ка, домой…

Выходят с детьми.

Рузя (Рахили). Мама, что ты ехидничаешь? Что ты радуешься чужому горю?

Рахиль. Зачем мне думать про чужое горе, у меня свое есть…

Рузя. Мама, ты всегда была людоед… (Выходит, сильно хлопнув дверью.)

Рахиль. В голове чтоб тебе стучало, как ты бросила дверь…

Злота. Ах, боже мой, разве так говорят на свою дочку?

Рахиль. Дочка… Хорошая дочка… Когда я ее на свадьбе спросила: ну, Рузя, он тебе нравится? Она ответила: ничего паренек… Ничего паренек… Миля ничего паренек… Угробила свою жизнь и мою жизнь… Я людоед… Пусть я буду людоед. Они ж хотели жить у его мамы, пусть там живут. Мне сейчас меньше всего надо про них думать, мне надо про Люсю думать, она студентка… Да… (Подходит к столу.) Набросали, и убирай за ними… Я людоед… Рузя, наверно, думает, что это сорок седьмой год, когда она порвала на мне рубашку. (Вместе с Златой убирает грязные тарелки.) Но этот гой стоит миллионы. (Смеется.) Чтоб этому Толе никогда рука не болела за то, что он Миле вошел в лицо… (Убирают объедки, грязную посуду.)

Часть бульвара в центре Бердичева. У входа на бульвар гранитный обелиск и горит «вечный огонь». У «вечного огня» два пионера с учебными автоматами. Вдали крыши домов, шпиль церкви и над всем — водонапорная башня. Через бульвар — лозунг-транспарант: «Привет ветеранам Бердичевской дивизии. 1944–1969 гг.». И второй лозунг: «Да здравствует 9-е мая — День Победы». Теплый солнечный день, на каштанах бульвара свежая майская листва. Бульвар полон пожилыми людьми, бряцающими орденами и медалями, и прочей празднично одетой публикой. Слышна музыка. Среди гуляющих Рахиль и Злота. Рахиль сильно постарела, Злота постарела меньше, выглядит почти так же, как и тринадцать лет назад, но двигается еле-еле, опираясь на руку Рахили.

Рахиль. Ну, Злота, как ты себя чувствуешь?

Злота. Ой, что-то мне кружится голова. Зачем ты меня вытащила? Лучше б я сейчас сидела себе на балкон.

Рахиль. Злота, ты делаешь уже свои номерочки? Ты ведь сама хотела идти…

Злота. Я хотела, но у меня нет здоровья. Дай бог, чтоб мне конец был хороший… (Всхлипывает.) Я раньше так хорошо ходила.

Рахиль. Ша, Злота, люди ведь смотрят… Чтоб ты онемела… Вот она сейчас сделает мне праздник… Ну, сядь на скамейку, давай посидим. Хорошая скамейка. (Садятся.) Отсюда мы всех будем видеть.

У обелиска выступает культмассовик.

Культмассовик. Товарищи, сейчас наш заводской поэт Борис Макзаник, инженер отдела технической информации, прочтет свои стихи, посвященные Бердичевской дивизии.

Рахиль (Злоте). Как тебе нравится, Макзаника назвали: инженер. Какой он инженер, он же машиностроительный техникум кончил.

Злота. Я к Макзанику ничего не имею. Он, когда меня видит, всегда говорит: здрасьте, тетя Злота, и всегда про Вилю спрашивает, как он.

Макзаник(читает).

Аплодисменты.

Рахиль. О, вот же его тоте и моме… Йойна Макзаник и Соня Макзаник. Смотрите, как они радуются, что их сын выступает… А ыц ин паровоз… Духота в паровозе.

Проходит низкорослый, лысый мужчина с медалями и орденом Красной Звезды и маленькая, подслеповатая пожилая женщина.

Рахиль. Смотри, как они радуются, как будто их сын работает в ЦК.

Злота. Ты радуешься за своих детей, так и они радуются. Я не люблю, когда говорят…

Рахиль. Здравствуй, Макзаник, здравствуй, Соня. Ну, как хорошо ваш сын выступает.

Макзаник. О, Рахиль. Поздравляю с праздником. Главное, чтоб войны не было.

Соня Макзаник. Народ не допустит… Народ не допустит… (Смеется.)