Фридрих Горенштейн - Том 2. Искупление

— Я ее знаю, — сказала Клавдия Петровна, — это Надьки-американочки дочь… Они при Николае дом содержали с публичными девками.

— Какие глупости, — сказала Марья Даниловна. — Зачем ты выдумываешь?

— Ты еще сопливая, — сказала Клавдия Петровна. — Ничего ты не знаешь. Здесь реки не было, узенький ручей был. Огороды кругом. А там подальше купальня стояла.

Из-за павильона показались женщина и девочка. Женщина вела девочку за руку, и они не смотрели на старушек, но говорили между собой громко, чтоб старушки слыхали.

— Бабка тебя заставляла ей туфли раздеть, — говорила женщина, — глупая бабка… Покажи бабке попку…

Женщина приподняла сарафан сзади, а девочка наклонилась, выставила зад в розовых трусиках. Потом девочка повернула голову, скорчила гримасу и высунула язык.

— Пойдем, — тихо сказала Марья Даниловна. — Зачем ты раздела туфли… Я только сейчас заметила, что ты босиком. — Марья Даниловна опустилась на колени, надела туфли, поднялась и некоторое время сидела, тяжело дыша. — Зачем ты пуговицы оборвала? — спросила она, но тоже тихо, без крика, скорей даже ласково. — Туфли ведь слетать будут…

Они вышли из павильона и пошли вдоль берега, обе усталые, сгорбленные. Но едва они отошли шагов на двадцать-тридцать, как Клавдия Петровна рассеялась, а потом даже повеселела. Они подошли к серому из шлака забору и вышли в ворота. Здесь уже начиналось поле, все в рытвинах. Слева были огороды, впереди лодочный помост и дощатая будка какой-то небольшой лодочной станции. Марья Даниловна вошла в будку, а Клавдия Петровна уселась рядом на скамейку. Вдали виднелся противоположный берег, и там, вдоль частокола крошечных телеграфных столбиков, изредка поднимались желтоватые облака пыли, минуты через две к городскому берегу подкатывались волны, и лодки, причаленные к помосту, гремели цепями и стукались друг о друга. На помосте, у самого края, сидели две девушки, свесив ноги в воду.

Клавдия Петровна поправила атласную ленту, посмотрела на девушек и улыбнулась. Подошел лодочник с веслами, босой, в закатанных по колени брюках и солдатской гимнастерке навыпуск, без пояса. Рядом с ним шла Марья Даниловна и сердито трясла головой.

— Не положено, — говорил лодочник.

— Я буду жаловаться, — говорила Марья Даниловна. — Вы принадлежите коммунхозу, ведь верно?

— Не положено, — повторил лодочник, — такса тридцать копеек в час. И все. Гребцами мы не обеспечиваем.

Марья Даниловна махнула рукой, повернулась и подошла к скамейке.

— Видишь, мама, — раздраженно сказала она. — Я ведь говорила… Ты меня уже сегодня замучила… Зачем тебе лодка? Всегда у тебя фантазия…

Клавдия Петровна молча улыбалась.

— Невеста, — сказал лодочник и хохотнул.

Темноволосая девушка встала с помоста, подошла к лодочнику.

— Я помогу погрести, — сказала она.

— С ума сошла, — подбегая, шепнула ей подружка-блондинка, — она ненормальная, разве не видно… И на танцы опоздаем…

— Не опоздаем, — сказала темноволосая девушка. — Я погребу.

Лодочник снова хохотнул и принялся отвязывать лодку.

— Я вам очень благодарна, — засуетилась Марья Даниловна. — Мама, — крикнула она, — идем, девочка нашлась. Девочка погребет…

Она взяла Клавдию Петровну об руку и осторожно повела ее к воде.

— Минутку, — сказал лодочник. — Я сейчас ее посажу.

— Только не сделайте ей больно, — испуганно сказала Марья Даниловна.

— Порядок будет, — сказал лодочник, осторожно взял старушку одной рукой под колени, другой за спину и посадил в лодку на корму.

Марью Даниловну он тоже подсадил, ухватив под локти. При этом Марья Даниловна дернулась, едва не свалилась в воду, взмахнула сумочкой и взвизгнула.

— Ладно, — сказала блондинка. — Я с вами… Тебя, Алка, нельзя одну отпускать. Ты тоже ненормальная.

Темноволосая девушка начала грести. Гребла она хорошо, лодка шла ровно, без толчков. От жары вода позеленела, попахивала гнилью, а ветер сильно отдавал дымом. Но Клавдия Петровна старалась дышать поглубже.

— Воздух какой, — сказала она.

— Ты простудишься, — сердито сказала Марья Даниловна, — не дыши ртом.

— Хорошо жить, — улыбнулась Клавдия Петровна. — Эх, была бы я молодая, как Маша… Ты все время недовольна, Маша… Посмотри, небо какое. Поехать бы на тот берег, лечь на траву… Я уже лет пятнадцать не была на том берегу…

Она опустила ладонь в воду. В воде ладонь полнела, а когда она вытаскивала ее, ладонь сразу как бы усыхала, становилась похожей на лапку.

— Ты схватишь воспаление легких, — сказала Марья Даниловна.

Клавдия Петровна вдруг озорно улыбнулась и ляпнула в Марью Даниловну водой.

— Прекрати, — отряхивая брызги, крикнула Марья Даниловна, — прекрати, девушек стыдно…

Но Клавдия Петровна не ответила, она сидела уже совсем другая, чем мгновенье назад, тихая, кроткая, покачиваясь, смотрела на воду и бормотала или пела что-то неразборчивое. Она сняла атласную ленту и, держа ее за конец, пустила ее вдоль ветра. Седые жидкие космы рассыпались по плечам, и сквозь них проглядывали залысины.

— Сколько ей? — спросила блондинка.

— Восемьдесят семь, — ответила Марья Даниловна, — совсем в детство впала.

Темноволосая девушка посмотрела на старушку в белом платье, а старушка посмотрела на девушку, они понимающе улыбнулись друг другу. Потом старушка посмотрела на блондинку, и та почему-то испуганно отвернулась. Мимо проплыла большая лодка с парнями. Белочубый красавец стоял на корме и смотрел в бинокль.

— Богадельня на отдыхе! — крикнул белочубый.

— Дурак, — сказала темноволосая девушка. — Вы не обращайте внимания, я этих дураков знаю, это моего братца приятели.

Слева была болотистая заводь, росли камыши, справа река поворачивала, виднелся пешеходный мост, а за ним слышен был шум плотины. Лодка ткнулась в пологое глинистое дно метра за два от берега. Блондинка босиком вошла в воду и потащила лодку волоком, уперла ее носом в поросший травой бугор. Девушки сделали «стульчик» — взяли наперехват друг друга за руки, но Клавдия Петровна не хотела сесть, чтобы ее перенесли, она сбросила туфли и тоже босиком хотела войти в воду.

— Не пускайте ее, девушки. — кричала Марья Даниловна. — Мама, это в последний раз. Дальше балкона ты у меня никуда.

Девушки стали с обеих концов лодки, раскинув руки, темноволосая молча, а блондинку душил смех, она каждый раз всплескивала и повторяла:

— Ой, я молчу.

Марья Даниловна стояла на корме, тоже раскинув руки, на правой руке ее висела клеенчатая сумочка.

Клавдия Петровна сердито металась внутри лодки, путаясь в подоле белого платья, неумело перелезая через лодочные скамейки. Атласную ленту она уронила, и та мокла в лужице илистой воды на дне лодки.