Вэдей Ратнер - Музыка призраков

Узкий извилистый проток петлял между островками водяного гиацинта. Слева крытая тростником хижина мягко покачивалась на ветру в окружении плотов, на которых сохли на солнце разложенные пряности, а среди этого буйства красок стояли в ряд трое голых детишек, от самого высокого до самого маленького, и живая толстая змея лежала у них на плечах, как тягучий шарф или общее одеяло, изгибаясь и скручиваясь напряженными кольцами. Рядом, на плоту с ведрами, тазами и разбросанными брусками мыла, мамаша оттирала их крошечного брата, окуная его прямо в реку. Остальная троица, совсем еще сонная, ожидала своей очереди. Дети обменялись долгим взглядом с Ла. Справа, на чистой воде, мужчина балансировал на бамбуковом коракле [20] Плетеная рыбачья лодка, обтянутая кожей. , пробивая воду копьем.

Они плыли дальше. Вокруг уже не было видно людей, и Тира, убаюканная ритмом весел, разламывающих водную гладь, унеслась мыслями к тишине другой извилистой тропы, которой они шли несколько дней назад. Тропинка под гигантскими фиговыми деревьями с обвитыми корнями стволами вела от развалин последнего из древних ангкорских храмов, которые они осмотрели. Все трое устали и мечтали о короткой передышке, чтобы потом поймать тук-тук и вернуться в отель, как вдруг на полдороге Тира услышала протяжные звуки какого-то рожка, едва слышно доносившиеся из обступившего тропинку леса. Она резко остановилась и огляделась, но, кроме Нарунна и Ла, обогнавших ее на несколько шагов, вокруг не было ни души. Она прислушивалась, но теперь слух уловил только шелест листьев. Должно быть, показалось. Тира плохо спала накануне, проснувшись в темноте от детского плача, и не сразу поняла, что плачет не Ла, а она сама. После этого девушка лежала без сна, уткнувшись в подушку, пока ночная тьма не сменилась рассветом.

От усталости уже мерещится, подумала она, неподвижно стоя на тропинке.

– Что случилось? – спросил, возвращаясь, Нарунн. Ла сидела у него на плечах.

– Мне показалось, я слышу музыку…

Дрожь пробежала по спине Тиры, когда она услышала долетевший эхом ответ из густого древнего леса:

– Здесь может быть только музыка призраков.

У Тиры подкосились ноги. Нарунн опустил Ла на землю, снял с шеи крому и расстелил под кронами гигантских фиг.

Инструмент зазвучал снова, на этот раз громче, – заунывные звуки кокосового тро , который ни с чем не спутаешь. Один за другим вступали другие – бамбуковая флейта или гобой, барабан, цитра, ксилофон, цимбалы и колокольчики, пока в лесу не зазвучал целый оркестр. Нарунн и Тира сидели вплотную, сблизив головы, а Ла улеглась перед ними, положив головку на колено Нарунна. Мелодия переливалась, затем расцвела, низверглась каскадом и постепенно стихла, будто испаряясь. Осталось только эхо барабана, точно шаги невидимого лесного стража, наслаждающегося дневной прогулкой и ослепительными солнечными лучами, проглядывающими сквозь листву.

Трое слушателей поднялись и пошли на звук, к источнику музыки. В происходящем было нечто волшебное, божественное. Тира дала волю воображению, представив себе ансамбль лесных духов, апсар и деватас с барельефов ангкорского храма. Что вдохновило живых исполнить такую загадочную, манящую, неземную мелодию?

Впереди показалась маленькая тростниковая крыша, а под ней – бамбуковый помост. Сидевшие под навесом музыканты настраивали свои инструменты. Один из них медленно повернул голову на шорох шагов по гальке и листьям. Он был слеп – плотно сомкнутые веки казались двумя глубокими черточками на лице. Угадав приближающихся слушателей, он поднял смычок трехструнного тро , на котором осталась единственная струна, всем телом к чему-то прислушался и, будто ощутив трепет другого сердца, поток скорби из забытого времени, снова положил смычок на колени.

Одежда музыкантов от ветхости приобрела цвет земли и соломы. Нарунн поприветствовал их и представился, как принято в его деревне, – «дитя Берега Слоновьего Бивня», назвав Тиру и Ла своей «семьей». Он беседовал с музыкантами, будто они ему и в самом деле братья и дядюшки, с улыбкой и смехом отвечая на вопросы, и сам спросил то, что не решилась узнать Тира:

– Давно ли вы играете вместе? Были вы музыкантами до того, как получили увечья? Какова история ваших ран?

Тира не сомневалась, что на последний вопрос Нарунн ответ знает – достаточно было взглянуть на грубые рубцы заживших ран, но он спросил специально для нее, угадав ее любопытство. Безногий, обращавшийся со своим стареньким протезом как с бесценным музыкальным инструментом, ответил, что раньше выращивал рис, другой оказался рыбаком, знавшим все притоки Тонлесапа, третий служил в армии после ухода красных кхмеров, четвертый стал солдатом при красных кхмерах – его заставили воевать за агонизирующий режим. Тот, кто играл на тро , был учителем, когда еще мог видеть, читать и писать. Фугасные мины были их общим врагом, а объединили их шрамы, раны, оторванные конечности и покалеченные инструменты, спасенные из городского мусора. Тира молча слушала, до глубины души тронутая этим ансамблем увечий, бедности и достоинства.

Музыканты решили исполнить для гостей еще одну пьесу. Когда играющий на тро провел смычком по единственной оставшейся струне своей вертикальной скрипки, Тира поняла, почему накануне ночью проснулась, плача в темноте. Она приближалась к завершению начатого два с лишним десятилетия назад и прерванного на середине из-за страха смерти, витавшей над всеми, плача по родине, которую она покидала.

Когда по длинной окольной дороге они медленно шли туда, где ждал тук-тук, Тира рассказала Нарунну об отчаянном бегстве, случившемся целую жизнь тому назад, из Кампонгтяма в джунгли Сиемреапа, о странной потусторонней вибрации, разбудившей ее, и о трепете собственного сердца, принятом за музыкальную галлюцинацию. О юноше по имени Чи, который вел ее и Амару через рисовые поля и лес совсем недалеко отсюда, указывая, куда ступать, когда они шли через минное поле. Доставив их в лагерь беженцев в Таиланде, он незамедлительно вернулся в Камбоджу, чтобы помочь другим. Чи был из окрестностей Сиемреапа, уроженец Пхум Круоса. Когда обстановка в стране стабилизировалась, Амара посылала письмо за письмом в разные инстанции, запрашивая хоть какую-то информацию о Чи. Она хваталась за любую ниточку, платила людям, которые проводили розыски, но все было тщетно. Вскоре по прилете в Камбоджу Тира тоже обратилась в бюро переписи населения Сиемреапа с вопросом, нет ли у них сведений о человеке с таким именем и биографией, но в конце концов ей пришлось смириться, что есть много людей, о чьей судьбе она никогда не узнает. После рассказов музыкантов-инвалидов она начала опасаться, что Чи, который нес ее среди взрывов сдетонировавших мин и, наверное, помог и другим спастись в Таиланде, погиб на безвестном бывшем поле боя. Это показалось Тире невыносимо несправедливым.