Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц [litres]

Лейла отодвинулась в сторону.

– Хотя вряд ли я на это пойду. Не стоит, пожалуй. Но ты меня знаешь.

– Ты достоин презрения, – сорвалось у Лейлы.

– Как ты любишь швыряться словами! Терпеть не могу. Даже когда сопливой девчонкой носилась по улицам со своим калекой, все равно нос задирала. «Я такая умная, я столько книг прочла». И где он теперь, твой ум? Сильно тебе помог? Это я тебя спас от панели, а не твои книжки. И после этого я достоин презрения? А как ты думаешь, многие женщины в этом городе на все бы пошли, только бы заполучить такого мужа, как я? Да добрая половина. Убили бы, если надо.

Рашид перекатился на спину и выдохнул дым в потолок.

– Тебе нравятся громкие слова? Вот тебе одно такое: перспектива. Я изо всех сил стараюсь, чтобы ты «не потеряла перспективу», как пишут в газетах.

И он был совершенно прав. Вот что внушало Лейле наибольшее отвращение. До тошноты.

Лейлу тошнило всю ночь.

И наутро тоже.

И несколько последующих дней подряд.

Она даже привыкла.

Холодный, пасмурный день. Лейла лежит в ванной на полу. Мариам дремлет вместе с Азизой у себя в комнате.

В руках у Лейлы велосипедная спица. С помощью клещей она выкрутила ее из брошенного колеса, которое нашла в том тупичке, где они с Тариком когда-то целовались. Ноги у Лейлы расставлены, она тяжело дышит.

Азизу она обожала с самой первой минуты, как только почувствовала в себе биение новой жизни, никакие сомнения ее не мучили. А сейчас мучают. Как ни чудовищно, Лейла боится, что не сможет заставить себя полюбить будущего ребенка. Ведь его отец Рашид, не Тарик.

И вот в руках у нее спица.

Но что-то ее останавливает, не дает совершить непоправимое.

Минуты бегут.

Нет. Она не смеет.

Спица падает на пол.

И дело тут не в том, что она боится истечь кровью или согрешить. Да, между ней и Рашидом идет война. Но оказывается, даже на войне не все средства хороши. Это моджахедам наплевать на невинные жертвы. А Лейла не может позволить, чтобы на нее пала кровь невинного.

Ведь сколько ее уже пролито.

Мариам Сентябрь 1997

– Больница больше не обслуживает женщин! – рявкнул охранник, холодно глядя с верхней ступеньки лестницы на толпу, собравшуюся перед госпиталем «Малалай».

Толпа громко застонала.

– Но ведь это женская клиника! – под одобрительные возгласы выкрикнула женщина за спиной у Мариам.

Мариам пересадила Азизу с руки на руку и покрепче обхватила стонущую Лейлу. С другой стороны молодой жене подставлял свою шею Рашид.

– Теперь уже нет! – прокричал талиб. – Моя жена вот-вот разрешится от бремени! – громко пожаловался плотный мужчина. – Брат, неужели ей прямо на улице рожать?

В январе объявили (Мариам сама слышала), что у женщин и мужчин больницы теперь будут раздельные и что весь женский персонал из кабульских госпиталей уволят и соберут в одно место. Тогда никто особо не поверил, да и талибы вроде не слишком усердствовали в проведении нового постановления в жизнь.

И вот вам пожалуйста.

– А госпиталь «Али Абад»? – крикнул другой мужчина.

Охранник покачал головой.

– А «Вазир-Акбар-Хан»?

– Только для мужчин.

– И что же нам делать?

– Ступайте в «Рабиа Балхи».

Из толпы выскочила молодая женщина: – Я только что оттуда. Там ничего нет – ни чистой воды, ни кислорода, ни лекарств, ни света.

– Вот туда и отправляйтесь, – отрезал охранник.

Люди загомонили. Посыпались оскорбления. В воздухе просвистел камень.

Талиб вскинул автомат и дал очередь в воздух. Его напарник взмахнул хлыстом.

Толпа быстро рассеялась.

В приемной «Рабиа Балхи», насквозь провонявшей потом, мочой, табаком и карболкой, было полно женщин в бурках и детей. Лопасти потолочного вентилятора не двигались. Духота стояла страшная.

Мариам усадила стонущую Лейлу у облезлой стены.

Лейла, обхватив живот обеими руками, раскачивалась взад-вперед.

– Тебя осмотрят, Лейла-джо. Уж я добьюсь. – Живее, – поторопил Рашид.

Перед окошком регистрации переругивалась и толкалась очередь, многие с детьми на руках. У двойных дверей в процедурную тоже теснился народ. Талиб-охранник никого не пускал.

Мариам тараном врезалась в толпу, вовсю работая локтями. Ее пихали, пинали, обзывали и даже пытались схватить за лицо. Мариам отмахивалась, выворачивалась, напирала и неудержимо продвигалась вперед.

«Вот на что приходится идти матерям, – думала Мариам, раздавая толчки направо-налево. – Какие уж тут приличия».

Ей вспомнилась мать. Какая бы Нана ни была, она не избавилась от ребенка, приняла на себя позор, выносила и родила харами – и воспитала неблагодарную дочь. А та предпочла Джалиля. Дурочка была, не понимала, что такое мать.

Внезапно перед Мариам выросла медсестра в грязно-серой бурке до пят. К ней обращалась молодая женщина, чья накидка была насквозь пропитана кровью.

– У моей дочери воды давно отошли, а ребеночек все не появляется, – накинулась на медсестру Мариам.

– Я с ней говорю, – прорыдала окровавленная. – Дождись своей очереди.

Вся толпа всколыхнулась, словно трава под ветром.

– Моя дочь упала с дерева и сломала локоть, – надрывался кто-то у Мариам за спиной.

– А у моей дочки кровавый понос, – подхватила другая женщина.

– Температура у нее есть? – спросила медсестра. Мариам не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Нет.

– Кровь идет?

– Нет.

– Где она?

Мариам поверх голов указала на место, где сидела рядом с Рашидом Лейла.

– Мы ею займемся, – пообещала медсестра.

– Когда?

– Не знаю. У нас всего двое врачей, и обе сейчас на операции.

– У дочки боли, – настаивала Мариам. – У меня тоже! – завопила окровавленная. – Жди своей очереди!

Мариам оттеснили в сторону. Перед ней теперь были только затылки и спины.

– Погуляйте пока, – прокричала медсестра Мариам. – И ждите.

Уже стемнело, когда медсестра позвала их. В родовой палате было восемь коек, между ними ни ширм, ни занавесей. Зато персонал укутан с головы до ног. Две женщины рожали. Лейлу уложили на кровать у самого окна, замазанного черной краской. Из стены торчала треснутая раковина, над ней свисали с веревки перемазанные кровью хирургические перчатки. Вода из крана не шла. Посреди комнаты большой алюминиевый стол, верхняя часть прикрыта одеялом, нижняя пуста.

– Живых кладут наверх, – устало сказала Мариам женщина с соседней койки, заметив ее недоумевающий взгляд.

Докторша – маленькая, похожая в своей темно-синей бурке на птичку без клюва – говорила резко и отрывисто:

– Первый ребенок?

– Второй, – сказала Мариам.

Лейла вскрикнула, выгнулась дугой и вцепилась Мариам в руку.

– Были сложности с первыми родами? – Нет.