Наталия Мещанинова - Рассказы

Новый кошмарный сон в копилоч- ку — я поднимаюсь на пятый этаж, а там злой и с голой писькой прыгун с деревьев режет ножом дверь, а из нее течет кровь, потому что эта дверь — и есть моя мать. Вся площадка в крови, нож и писька этого прыгуна в крови. Сон, повторяющийся с завидной регулярностью, затмил собой сны о войне, такие милые и героические сны о войне…

Мама, давай переедем, а? Давай переедем в Абрау-Дюрсо? В Выселки?

В любые ебеня, мама! Да, да, переедем, рассеянно говорила мама, мы еще на Камчатку хотели съездить же! Мама, я серьезно! Я не могу здесь жить! Да-да! Когда-нибудь обязательно переедем! Сейчас, мама, сейчас!

Она не переехала до сих пор, так и живет там среди убийц и прыгунов с деревьев, которые теперь уже переженились, расплодились и затекли жиром. А она живет в квартире с израненной, шитой-переши- той ватной дверью. Ходит в магазин мимо сидящих с колясками убийц, грызущих семки. Они здороваются с ней, как со своей. Все поутихло. И на пятом этаже уже никто никого не караулит.

Я приезжала к ней и заглядывала во все уголки своего страха с бутылкой коньяка в зубах и мужем под руку. Мы прикладывались к горлышку, бродили по поселку пьяные и высмеивали эти страхи. Я отважно хохотала, сгибаясь в три погибели. Старалась спрятать мертвый холод в животе за коликами смеха. Мертвый холод немецкого свинца, колючей проволоки, стального лезвия ножа и страшной голой письки.

В 14 я прочла «Дневник Лоры Палмер» и решила, что если не начну писать свой собственный, то никто никогда так и не узнает, как я жила и была убита (в 14 мне хотелось быть убитой как-то громко и со вкусом). Я купила общую тетрадь, поставила дату на первой странице и написала, как Лора Палмер: «Дорогой дневник»… Дальше было непонятно, че делать.

Надо было как-то представиться. Я написала что-то вроде: «Меня зовут Наташа, мне 14 лет, и я учусь в девятом классе. Еще я занимаюсь спортом — греблей на байдарках и каноэ. И мне ужасно нравится Сашка Шипулин — он будущий чемпион по гребле. Но я ему не нравлюсь. Он такой красивый, а у меня прыщи. Мама сказала — надо печь ему пирожки, потому что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Я учусь печь пирожки в духовке из дрожжевого теста». Перечитала. Написанное мне не понравилось по двум причинам. Во-первых, все это было похоже на школьное сочинение, а я так не хотела. Во-вторых, сразу, с первой страницы я представлялась в каком-то таком свете. как будто я страшная и толстая, а это было не так. Прыщи хоть и были, но подружка Марина сказала, что они сойдут, стоит только поебаться с парнем. Она уже с парнем ебалась и проверила все на себе — прыщи исчезли. Поэтому мне не хотелось как-то увековечивать свои прыщи и эти дурацкие пирожки, ведь это скоро изменится. И к тому же, сравнив свои несколько строк с дневником Лоры Палмер, я поняла, что мой — никуда не годится, курам на смех.

В общем, я вырвала страницу.

Про обыденность писать не хотелось. Описывать каждый свой день, что я делала, кто и что мне сказал, что произошло за день — это было как-то по-детсадовски. Хотелось писать про свой внутренний мир. Про то, что меня волнует.

Дневник нужно было начинать таинственно. Я написала на чистом листе что-то вроде: «Я — Натали. Мне 14 лет, но я уже созрела.» Мне понравилось тогда, что я написала, что уже созрела. Не ясно — для чего я созрела, но это было хорошо, это было многообещающе. Я написала дальше: «Моя любовь переполняет меня» (не будем упоминать, что не взаимно), «Мой избранник — красивый, с чувственными губами мужчина. Вчера, возвращаясь с тренировки (не будем упоминать, что за тренировка, пусть останется тайна), я шла по парку, и мое сердце заколотилось. Я почувствовала, что он догоняет меня, мой демон, мой черный ангел. Я обернулась, ветер растрепал мои светлые волосы, я увидела, как он быстрым шагом догоняет меня! Я не буду описывать здесь, что было потом, — но это было головокружительно. Мои губы еще долго ныли и зудели, мои руки еще долго хранили его запах. Он проводил меня на автобус и скрылся в ночи. Я буду ждать встречи с ним завтра, завтра у фантомаса.»

Написанное мне очень понравилось. Очень. Это было похоже на начало какого-то романа с подробным описанием сексуальных сцен. Я один такой прочла, когда мне было еще 12. Назывался он как-то типа «Венецианская блудница». Оттуда я все узнала про Венецию, выучила пару фраз на итальянском и спиздила несколько метафор про совокупление. Называть секс сексом мне не хотелось, а вот написать что-то вроде «единорог ворвался в долину» было как-то. высоколитературно, на мой тогдашний вкус.

Первой страницей дневника я осталась довольна. Хотя на деле, конечно, все было совсем не так. Тем вечером, после окончания тренировки, я долго бродила вокруг мальчуковой раздевалки, пытаясь понять, когда Шипулин пойдет домой. Потом меня кто-то заметил и спугнул. Я ушла в парк и решила, что посижу в камышах у воды и понаблюдаю за дорожкой. Когда увижу вдалеке Шипулина — незаметно выйду из камышей и медленно пойду впереди него. Он ходит быстрее, поэтому догонит меня, мы разговоримся, и он проводит меня на автобус. Этот трюк я уже проделывала как-то раз, и он сработал — Шипулин не только проводил меня на автобус, но и купил беляш! Так вот, в тот вечер я слишком глубоко забралась в камыши (а была ранняя весна, было сыро) и провалилась кроссовком в вонючую липкую зеленую субстанцию. Из-за этого я разревелась и долго не могла остановиться. Было мало того, что мокро и противно. Оно еще сильно воняло гнилью! А потом вдалеке на дорожке показался Шипулин, но не один, а с тремя пацанами из его группы. И мне пришлось так и сидеть в камышах, потому что нельзя было показаться им на глаза с таким кроссовком. Они спокойно прошли мимо меня, не заметив (было уже темно), а я, еще прорыдав какое-то время, поплелась на свой автобус. Но писать про это в дневнике было стыдно. Если кто-нибудь прочтет, то не захочет читать дальше и не узнает, какая я на самом деле отчаянная, гордая, таинственная красавица-блондинка. Да и. к слову, я не была блондинкой, у меня от рождения серо-русые такие, бесцветные волосы. Но! Я уже написала в дневнике, что волосы мои светлые, и картинка того, что их треплет ветер, — мне нравилась. Через какое-то время я покрасилась гидроперитом и стала полноправной блондой. Так началась эпоха вранья в дневнике.

Я упивалась литературными оборотами, пиздила, если мне не хватало слов, что-то из книжек, делилась фальшивыми фактами и подтасованными переживаниями. Но зато дневник был идеален. Почти как у Лоры Палмер. Кстати, у нее я тоже спизди- ла одну запись и целиком перенесла в свой дневник — запись совпадала с моей ситуацией: кто-то большой, взрослый и злой мучает меня и хочет убить. Так и было. Был в моей жизни один большой, взрослый и злой убийца моего детства, мамин муж, мой второй по счету отчим. Но я так боялась написать о нем впрямую! Невозможно было себе представить, что некие будущие биографы находят мой дневник и читают всю правду о том, что делает со мной этот человек. Нет! Нет! Нет! Только не это! На такое вскрытие я была неспособна. Пусть будущие биографы читают в моем дневнике обрывки дневника Лоры Палмер.