Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

Последнее слово прозвучало жестко, как приказ. Петр Андреевич, подхватив Сергея, почти выволок его за собой, Танюшка, не оглядываясь, поспешила за ними. Машина ждала их. Сергея кое-как укомкали на заднее сидение, и Петр Андреевич договорился с водителем, чтобы тот помог дотащить жениха до квартиры. Танюшка заметила, как он сунул ему десять рублей.

Если Танюшкина голова в какой-то момент и поплыла от шампанского и треволнений, то к финальному аккорду свадьбы хмель выветрился совершенно, она деловито устроилась рядом с водителем и назвала адрес. Уже в пути Танюшка вспомнила, что так и не простилась ни с мамой, ни с сестрами, ни с Маринкой, как будто откровенно сбежала с собственной свадьбы. Потом, когда водитель, чертыхаясь и матерясь на каждой ступеньке, все-таки дотащил Сергея до квартиры и намеревался уже бросить у порога, Танюшка напомнила ему про десять рублей: мол, не больно ли жирно за такую работу. Она заставила его дотащить до гостиной своего пьяного мужа и аккуратно уложить на диван. Наконец это удалось. Шофер еще пытался на что-то там намекать … Танюшка со всей силы влепила ему пощечину, оцарапав щеку острыми ноготками. А потом, когда он наконец отчалил, побитый и опозоренный, сорвала с головы злосчастную шляпку, вылезла из узкого платья, которое успело ей опротиветь за день как чрезвычайно неудобное и почему-то еще колючее.

Оставшись в одном кружевном белье, которое Сергею так и не суждено было оценить, она отправилась в ванную с намерением расчесать дурацкий кок, который накрутили ей на голове в парикмахерской, да еще и забрызгали лаком так, что волосы торчали, как проволока. Голову определенно следовало вымыть, но Танюшка решила оставить это на завтра, а сейчас надо было просто отправиться спать.

Январь близился к концу. Миновало самое темное, глухое время зимы, когда день затухал, едва успев разгореться. Они сдали сессию более-менее успешно, по крайней мере без «хвостов». Они — Танюшка и ребенок, который упрямо рос в ее животе. Он настойчиво пробился в жизнь сам собой, вне четкого намерения родителей, и все чаще напоминал о себе, ворочаясь и толкаясь. Преодолевая в соответствии с учебной нагрузкой омуты и воронки диалектического материализма (Танюшка равно не понимала оба слова, составлявших это мудреное учение), она думала только, что вот человек живет, строит себе какие-то планы, а его тело берет и само за него решает.

Мама радовалась, что Танюшкина беременность пришлась на зиму. Летом было бы тяжелее, особенно на исходе беременности, жара, духота и пыль доставляли бы ей много забот, потом, ближе к лету не придется и кутать ребенка, а ползунков и распашонок от Катиного сынишки осталось полно. Когда Танюшка встречалась с нынешней Катей, ей становилось немного за себя страшно, и она думала, что дети — это только в теории радость. Катя растолстела, стала рыхлой, как живое сдобное тесто, волосы торчали во все стороны, лицо почти всегда было заспанным и бесцветным. Денег им категорически не хватало, и Катя хотела в ближайшее время выйти на работу, если удастся устроить ребенка в ясли. Как она собирается крутиться между домом, ателье и яслями, Танюшка представляла плохо. Она сама по крайней мере сможет взять академический отпуск, если прижмет, да и с деньгами проблем не было до сих пор.

После занятий Танюшка была предоставлена сама себе. Ветровы жили в самом центре, в пяти минутах ходьбы от университета, по дороге домой она еще заходила в магазин, чтобы купить самое необходимое — хлеб, молоко, печенье к чаю. Мясо, гречка, сыр и прочий дефицит появлялись на кухне неизвестным ей образом. Готовила она много и охотно на всю семью. Когда стало известно о ее беременности, в холодильнике поселились творожная масса и прочие молочные продукты, а Вероника Станиславовна еще достала ей какие-то импортные витамины специально для беременных и пообещала помочь с учебой, то есть сделать так, чтобы на экзаменах ей не задавали лишних вопросов, по крайней мере по общественным дисциплинам. С финским помочь она не могла, да и никто не мог. Однако все Ветровы упорно повторяли: учи, учи финский, это же перс-пек-ти-ва.

Иногда в постели Сергей шепотом просил ее сказать что-нибудь по-фински, и она в ответ шептала «lisää, lisää» — «еще, еще», потому что само слово «любовь» звучало по-фински некрасиво и грубо: «r-r-rakkaus», вдобавок еще отдавало похотью. Rakkaus — это то, что могло происходить в укромном уголке на складе силикатного завода, а вот любовь произрастала в фантастическом саду грез, даже если происходила в обычной спальне на простынях с оттенком снежного холода. Слово «lisää» Танюшка переняла от бабушки Хайми, она приговаривала так, добавляя соли во щи или сахару в овсяную кашу. Еще из хороших и понятных финских слов было «koira», «собака», оно гавкало, виляло хвостом, тыкалось в ладонь мокрым носом и пахло псиной. Все остальные слова казались вообще чужими и плохо запоминались. Особенно те, которые в совокупности назывались «sivistyssanasto», или «просветительский словарь».

Ей очень не хватало прежних подруг, особенно Маринки, с которой они встречались теперь только в университете. Хотелось сходить в кино, а было не с кем, потому что Сергей дни напролет пропадал на работе и появлялся только под вечер, впрочем, как и остальные Ветровы. А ездить на свой силикатный теперь казалось слишком далеко, да и некогда ей стало за домашними хлопотами — приготовить, постирать. Хотя стирать в машине-полуавтомате было одно удовольствие, но все равно ведь от нее далеко не отойдешь. И кипящую кастрюлю на плите не оставишь… К приходу Ветровых Танюшка еще успевала протереть пыль и пропылесосить ковры. Правда, в спальне Ветровых-старших она не убиралась, вообще туда не заходила, но вся остальная уборка была на ней. А чего? Подумаешь, пылесосом по коврам пройтись. Это ж тебе не дрова колоть и не ведра таскать с колонки.

Двадцать пятого января, в Татьянин день, начались каникулы, и по этому случаю они договорились с Маринкой сходить в кино на «Военно-полевой роман». Дневной сеанс начинался в двенадцать, так что Танюшка даже не сказала дома, что идет в кино. Всего-то отлучиться на полтора часа, кинотеатр через дорогу. Да и каникулы начались. Хотя каникулы теперь не совсем вязались с ее взрослой жизнью и ролью домохозяйки, которая вообще не знает каникул. Однако когда еще она сходит в кино с Маринкой? Уж точно не после родов.

На Маринке был новый бордовый свитер с искусно вывязанными косами, в фойе она расстегнула курточку, и свитер предстал во всей красе. Такой же нарядной была ее шапочка. Вдобавок она густо накрасила ресницы, чего прежде не делала. Танюшка знала, что Маринкин приятель Володя Чугунов подарил ей на Новый год французскую тушь с волокнами для наращивания ресниц. Маринка выглядела просто здорово, и Танюшку это обрадовало, потому что она давно переживала, что с такой блеклой внешностью у подруги просто нет шансов выйти замуж.