Алексей Винокуров - Ангел пригляда

Из-за ослоголового вынырнула вдруг апсара, вся в сияющих ожерельях, браслетах и голых грудях. Улыбнулась, подмигнула Субботе так, что зажегся в нем – в сердце и ниже пояса – сладострастный огонь. В высокой золотой шапке в виде ступы, почти прозрачных широких шароварах и совершенно голая выше, лицом она была некрасива, грубовата, но имела сногсшибательную фигуру. Необыкновенный, мучительный соблазн исходил от нее, так бывают соблазнительны одни лишь некрасивые женщины. Суббота почувствовал, что не владеет собой… Но Диана посмотрела на апсару зло и упреждающе, прикрыла от нее Субботу, и он ощутил, что морок отступает. Ему стало нестерпимо стыдно, краска залила лицо.

– Кто это? – спросил виновато.

– Так, – нахмурилась Диана, – одна индийская блудница. Вообразила себя богиней, мерзавка…

Следом тоже шли индийские боги.

Владыка загробного мира Яма высился на железном троне весь в красном, в руках висела веревочная петля – извлекать души из мрака могилы. Поджав короткие ножки, сердито озирался древний карлик Вишну в золотых доспехах. Явилась еще женщина, но совсем другая, без соблазна, похоти, но с черным от злобы лицом, в пятнистой шкуре и с мелкими пустоглазыми черепами вокруг шеи. То была Дурга, великая госпожа, гневная, ужасная… Последним в очереди мерцал, зыбился враг Будды, чудовищный Мара с синим лживым лицом – безмерный, сокрушительный, повелитель майи.

Суббота шел дальше, не помнил себя. На миг помрачилось в голове, почудилось, что не театр перед ним… неизвестно зачем собрали тут настоящих богов, заставили скалиться, каменеть, сверкать глазами. Рассчитывали спектакль только на него или планировалось куда более грандиозное представление?

– Они все – профессиональные актеры? – спросил не слишком уверенно.

Диана не разуверила, улыбалась загадочно.

– Профессиональные или нет, но роли свои знают хорошо…

Тут она посмотрела куда-то в сторону – внимательно, озабоченно. Суббота повернулся туда же… Древняя чудовищная старуха на миг глянула на него из-под спутанных седых волос, в прищуренных глазах заворочалось безумие. Он ужаснулся, остолбенел. Но, к счастью, морок тут же рассеялся. Никакой старухи не было, перед ним стояла молодая женщина с ясным взором, исполненная небывалой силы и красоты.

– Владычица Запада Сиванму… – шепнула Диана.

Суббота с трудом оторвал взор от вечной ведьмы и не поверил глазам: перед ним сидел его святейшество Далай-лама, – какой же он там по номеру, дай бог памяти, кажется, четырнадцатый? Конечно, никакой это был не Далай-лама, просто полный его двойник, актер, похожий на него как две капли воды. Все было один в один: красная с желтым ряса, большая бритая голова, густые коротенькие брови, взлетевшие над очками, хитроватое и морщинистое старческое лицо – время не пощадило поддельного будду, гнало вечным проклятием к новым и новым перерождениям… Великий гэгэн коротко хохотнул, глаза его пробежались по лицу Субботы, и тот явственно разглядел, как на дне этих добрых глаз плещется ложь архата – грандиозная, необорная. Неудачное слово, неловкий жест, неуместный взгляд со стороны – и ложь эта выплеснется наружу, зальет собою полмира…

Суббота чувствовал себя опустошенным. Все эти боги, идолы, темные духи высасывали из него остатки сил, сознание его подрагивало, мерцало, еле брезжило уже, опускалось во тьму… Он едва стоял на ногах, хотел лечь, не слышать и не видеть ничего, хотел – не мог.

– Хватит, прошу тебя!

Но Диана не слушала его, вела железной рукой к глубокой нише, задернутой серой шторой. Суббота ощутил чудовищное, непереносимое…

– Не надо, – прошептал он. – Пожалуйста!

Диана отдернула штору… Перед ними сидел Чернобог – повелитель Нави, владыка смерти и царь безумия. Был он темный, дымный, безвидный, лишь усы на лице серебрились звездным огнем. Сидел, зыбился, молчаливый, кровавый от жертв, окровавленная коса сияла в левой, заиндевевшей руке – и черный венец на голове.

Под нестерпимым взглядом владыки смерти душа его забилась, умирая, закричала последним криком, истекла из жил… Но тут на плече затеплилась живая ладонь, дрогнула, наполняя теплом, возвращая с той стороны.

– Не бойся, – чуть слышно сказала Диана, – здесь он не властен, это просто идол.

Суббота заморгал глазами, распрямился… Верно, Чернобог был не живой, был скульптурой. Может, не нашли актера, согласного на такую роль, может, просто не рискнули, побоялись, что даже и через слабое актерское воплощение прорвется в мир чудовищная, неуправляемая тьма, смерть заполонит пространство, выжжет, выстудит все живое, теплое, слабое…

– Зачем ты мне это показываешь?!

– Затем, что ты должен знать.

– Что я должен знать?!

– Что ждет всех дальше, в самом конце. Ведь это не просто боги. Это демиурги. Они мыслят мир и тем создают его.

Он скрипнул зубами: его держали за дурака.

– Боги зла, мрака и смерти создают мир?!

– Пойми, – Диана заговорила примирительно, успокаивающе, – жизнь есть страдание и каждого ждет смерть. Боги мыслят будущее. А всякое будущее – это и есть смерть. Жизнь – лишь малый отрезок, рулетка, игра случая. Все остальное утопает во мраке.

– А как же добрые боги?

– Добрых богов в обман и утешение себе придумали люди. Их нет и не будет.

Суббота опешил, глядел, не веря ушам.

– А где доказательства?!

– Каких тебе доказательств? В мире царствуют несправедливость, ложь, уничтожение.

– Не везде и не всегда…

– Скоро станет везде, уж мне поверь.

Суббота отвернулся, не стал ничего отвечать и спорить тоже, молчал, играл желваками.

– Молчи, молчи… Все равно ведь знаешь, что я права.

– Да мне-то какое дело… – пробурчал он, уже досадуя, что ввязался в какой-то детский разговор о несуществующих богах и демиургах.

– Ну, вот и славно, – сказала она ласково, словно капризному ребенку. – Сначала дела нет, потом взгляд проясняется. Идем, покажу наш отдел реализации.

Отдел реализации оказался совершенно другим, никакой связи с отделом сценариев. На белых жестких стенах тут висели фотографии разных, по-видимому, великих людей. На первом же портрете Суббота с изумлением угадал до боли родные черты президента Зимбабве Роберта Габриэля Мугабе. Кроме него по стенам важно, словно дело какое делают, висели Ленин, Троцкий, Сталин, Гитлер, Че Гевара, Лукашенко и прочие знаменитости, которых привычнее было бы числить по классу политических деятелей, а уж никак не людей.

Кроме портретов и помимо них в отделе непрерывно варилась какая-то подозрительная каша. В комнату – белую, стерильную – черными тенями втекали и вытекали из нее молодые люди похоронного вида, те самые, которых он встретил на лестнице и которые потом конвоировали избитого депутата. Они озабоченно сновали туда и сюда, как мыши, если только вообразить мышей бесхвостых, в строгих черных костюмах, таких же очках, да еще и с галстуками. Одни негромко переговаривались между собой, другие собирали и чистили пистолеты, время от времени бесцеремонно прицеливаясь в своих же товарищей и даже стреляя в них – наверное, холостыми, третьи упражнялись в какой-то таинственной гимнастике, четвертые переливали из колб в реторты дымящиеся реактивы, пятые негромко пробовали голос, шестые без лишних затей тузили друг друга по углам. Словом, активности было больше чем достаточно. И, в отличие от отдела сценариев, тут на пришедших не обратили никакого внимания, будто их и вовсе не было.