Алексей Винокуров - Ангел пригляда

– Десятилетиями учат жулики, а учатся у них – тупые, – сообщил ему в ответ на это страшно довольный даос.

– Но я ведь так и не овладел способностями. – Борис, конечно, имел в виду чудесные способности старых мастеров – шэнь гунфу.

– Ничего, – сказал учитель У, – овладеешь. Когда в голове прояснится. А домой приедешь, про тренировки не забывай. Все, что говорил тебе, делай каждый день… И еще одну вещь имей в виду.

Вещь эту старый даос сказал ему на ухо, и вещь эта перевернула Бориса, и мир вокруг стал с головы на ноги.

Сейчас, тренируя в своей московской квартире столбовое стояние, Борис вспоминал этот последний разговор. Вокруг него соткалось теплое золотое облако, как живой в этом облаке явился ему мастер У, поглядел строго, повторил: «Овладеешь, когда в голове прояснится…»

В голове, однако, никак не прояснялось. Ни мудрости, ни понимания нового почему-то не возникло. Как был он писатель и либерал, так им и остался. Только отношения его с темными в последние месяцы настолько испортились, что почти все время проводил он в своем доме во Франции – из разумной предосторожности. А в Москву приехал только на пару дней – подписать договор на новую книгу…

Борис вдохнул глубоко, завершая тренировку, трижды поднял над головой и соединил возле груди, потер их так, что, обжигая, зажглась между ладонями энергия ци. Потом приложил ладони к даньтяню, не касаясь, постоял так с минуту, сделал тридцать шесть вращений ладонями вокруг живота по часовой стрелке и тридцать шесть – против.

Всякий раз во время занятий все чувства его обострялись необыкновенно – он видел пылинки на книгах и слышал, как у соседа в клетке попискивает взъерошенная старая мышь-песчанка. Вот и сейчас обнаженный слух донес до него звук подъехавшей машины – даже сквозь двойные стеклопакеты.

Машина и машина, что такого, скажете вы… Однако ум Бориса в последние месяцы хоть и не пробудился, зато обострилась интуиция. Интуиция эта ясно говорила ему сейчас, что не зря зашумел во дворе посторонний мотор.

Неслышной походкой танни-бу – скользящего по грязи – подошел Борис к окну, выглянул в окно. Во двор только что въехала большая, лиловая до черноты машина, плавно подкатила прямо к его подъезду, из нее стремительно выскользнули и вошли в подъезд четверо крепких мужчин в черных пальто.

Борис отпрянул от окна, мысль работала лихорадочно. Ни секунды он не сомневался, что черные пришли по его душу. «Вот и съездил, подписал договор! – пронеслось у него в голове. – Сидел бы, дурень, в своей belle France, тренировался, писал книгу и горя бы не знал».

Но клясть себя за легкомыслие было поздно. Раз уж за него взялись, то взялись серьезно. Темные , если будет надо, достанут и во Франции. Не бранить себя следовало, а думать о том, как ускользнуть.

Был у Бориса любимый герой, о котором написал он цикл романов, – русский сыщик, воспитанный в XIX веке в Японии кланом ниндзя. Сыщик этот, как и положено, овладел всеми тайнами синоби, был джентльменом и суперменом. Вот он бы сейчас выкрутился легко и изящно, даже рук чужой кровью не замарав. Но одно дело – литературный персонаж, которому что придумаешь, на то он и горазд, и совсем другое дело – живая жизнь. Тут нет никаких сыщиков, а есть только он, немолодой уже и не сильно крепкий русский писатель. Из всех смертельных приемов за несколько месяцев худо-бедно овладел он лишь надуванием живота да пятью «материнскими ладонями» стиля багуачжан. Этого явно будет недостаточно, чтобы справиться с четырьмя хорошо подготовленными профессионалами. А что подготовлены они хорошо, он не сомневался. Быстрого взгляда было достаточно, чтобы увидеть силу, привольно гулявшую в их телах. А если они еще и вооружены – а они наверняка вооружены, по-другому не бывает, – так тут и подавно ловить ему нечего.

Борис поднял трубку телефона, тот мертво молчал. Мобильник тоже оглох. Да, это темные . Чувствуют себя, как дома, глушилки не постеснялись включить.

По лестнице вверх уже тяжело топали незваные гости. Дверь крепкая, какое-то время продержится… Вопрос – какое именно? Пять минут, три, две?

Борис попятился к балкону, толкнул дверь, вышел. Прыгнуть с шестого этажа – утопия, небылица…

На счастье, прямо под окном рос необрезанный тополь. Ветви его, крепкие и гибкие, вполне могли удержать тело при прыжке, смягчить удар. Был, конечно, риск поцарапаться или даже вывихнуть руку. Но опасность эта казалась смехотворной по сравнению с теми четырьмя, которые, невидимые, неуклонно поднимались сейчас по лестнице.

Борис совсем уже решился прыгнуть, пожалел только, что пальто не взял, холод уже трогал его ледяной лапой за горло… Но возвращаться было некогда. Неважно, главное сбежать, а там уж как-нибудь.

Он взялся рукой за перила, примериваясь, как бы поудобнее сигануть вниз. Но тут из-под балкона вылетели три крюка, захлестнули, впились в железную решетку, натянулись, как струны, идущие от них к земле стальные тросы. Борис глянул вниз – по тросам лезли уже, карабкались вверх с нечеловеческой скоростью трое в черном.

Однако… Выходит, ради него темные отрядили не просто оперативников, а группу спецназа? Это уж перебор, друзья мои. Но если все на самом деле так серьезно, то что же делать… Сдаться? А если нет приказа брать его живым? Да и не затем учил его У лаоши, чтобы он сдавался всем, кому ни попадя.

Борис отступил в квартиру. Дверь в коридоре уже трещала под натиском специнвентаря. Последнее, что успел он сделать, – поднял руки, расфокусировал глаза, так, что в них замерцали крохотные звездочки, и глубоко вдохнул животом…

Замки входной двери не выдержали, лопнули, в ту же секунду распахнулась и балконная дверь. Семеро темных вбежали в квартиру с разных сторон, сыпанули по комнатам, готовые взять в оборот хоть самого черта… Но отовсюду невинным девичьим оком смотрела на них прозрачная пустота. Еще раз протопали по дому, распахнули на разрыв все двери, опрокинули тяжелые шкафы, заглянули под диваны… Однако квартира не отозвалась, все тут было пусто, звонко и страшно, словно из гроба вдруг сбежал таинственный его квартирант.

Затрезвонил мобильник Дианы, извернулся, пополз по тумбочке, трясясь от первобытной злобы. Суббота скосился, увидел на определителе одно только слово – «Гениус», прижмурил глаза: телефон не его, кому надо, тот пусть и берет. Диана, лежавшая рядом, протянула руку, взяла, сказала одно только слово: «Слушаю?»

Слушала она секунд десять, не больше, но за это время успела уже подняться, бросала в Субботу брюки, футболку, рубашку.

– Сейчас будем, – говорила в телефон, сама смотрела на Субботу. Тот открыл рот, хотел сказать язвительное, не успел.