Алексей Винокуров - Ангел пригляда

– Гибнут все, одни быстрее, другие медленнее. Просто это вопрос не одного года, а некоторого времени. Может, нескольких поколений, может, меньше. Но у нас еще есть шанс застать конец цивилизованных стран, как мы застали конец диких. Шумеры, древние греки, римляне, египтяне, майя – разве они думали, что когда-нибудь исчезнут с лица земли? Однако же исчезли. Исчезнут и нынешние, исчезнут очень скоро…

– Значит, настал конец света?

– Пока еще нет, конечно, не так все просто, – она запнулась, подыскивая слова. – Существуют невидимые могучие силы, которые все-таки удерживают от распада огромные социальные механизмы – народы, страны, цивилизации, все человечество. Но топливом для этих сил служат жизни конкретных людей, которые погибают здесь, сейчас, у нас на глазах. Для них уже все кончено, распался мир, и Страшный суд творится прямо сейчас. Хочешь попасть в их число? Нет? Тогда спасайся, не трать времени зря.

Он ничего не сказал, смотрел в горизонт, спрятанное за тучами солнце не слепило глаз. Потом разомкнул спекшиеся губы, заговорил.

– Я не смогу так жить. У меня одна страна. И если она исчезнет…

– Страна – это люди, – перебила Диана. – Представь, что все хорошие, честные, умные люди выедут отсюда.

– Это все равно. Никто им новой России не даст, не построит. И значит, это будут уже не совсем те люди. Другого места для жилья не будет, хотя мир и велик. Потому-то я здесь до сих пор, потому не хочу уезжать.

– Ты ошибаешься, Суббота. Ни дело, ни безделье, ни правильные взгляды не спасут ни страну, ни народ, ни даже отдельные сословия. Тогда зачем быть хорошим, зачем убиваться ради абстрактных целей?

– Не зачем, а почему… Человек не выбирает, быть ему хорошим или плохим. Кем родился, то и есть. Я, если бы и захотел, не смогу украсть, обмануть, убить. Социопат, даже если и захочет, не сможет бескорыстно делать добро другим.

– Это ты такой, а кроме тебя полно людей, которые родились никакими – ни добрыми, ни злыми, ни черными, ни белыми. Они сами выбирают, как себя вести. И вот перед такими людьми встает вопрос: а зачем быть хорошими?

– Это станет ясно, только когда умрешь, – проговорил Суббота хмуро.

– Ты о посмертном воздаянии? Да будет ли воздаяние на том свете, а если будет – то какое именно? Этого никто не знает, оттуда же не возвращаются, верно? Может, вообще нет смысла стараться, Бог и так всех простит. Он же всеблагой, всемилостивый… И, значит, не нужно бояться смерти. Потому что если Бог есть, то никто не погиб… А если Бога нет?

– Даже если нет, – отчаянно выговорил Суббота, – даже если нет Бога, есть закон, которому следует всё.

– Какой еще закон? – насмешливо спросила Диана.

– Всеобщий. Вот есть, например, физические законы. Если ты прыгнешь с горы просто так, то разобьешься. Если с парашютом, то останешься жив. А если на дельтаплане, так и вовсе полетишь, куда требуется. А в жизни роль парашюта или крыльев играет бессмертный дух. Он не дает разбиться человеку, поднимает его вверх.

Она только головой покачала.

– Ты фантазер, Суббота… Впрочем, дело твое. Утешайся мечтами о райских садах.

Они молчали долго, мучительно долго. Поле просветлело, лучи солнца упали на него, обнажая грязные потеки тающего снега среди прошлогодней сгнившей соломы.

– Знаешь, в чем наша беда? – сказал он внезапно. – В том, что мы не сделали свободу частью своей души…

Она глядела на него с грустью.

– Пойми, наконец, нельзя спасти всех и каждого. Люди сами выбирают дорогу. Заботиться надо в первую очередь о своей миссии. А она очень велика, значительна.

– Ой ли?

– А ты думаешь, чего князь вокруг тебя так выплясывает, зачем спрятал в свой тайник? Ты – мощное оружие, через тебя можно грядущее увидеть, и даже суть вещей.

Она замолчала, осеклась, словно сказала что-то тайное. Он посмотрел ей прямо в глаза.

– А ты меня украла из-за моей важной миссии?

Она не отвела глаз. Они были теперь ярко-синие, с золотыми искрами на радужке.

– И это тоже, – сказала. – Князь убьет тебя, как только надобность в тебе отпадет.

– А Дий? Если Дий захочет меня убить?

– Этого не может быть.

– Почему?

– Потому что я не позволю… – проговорила она еле слышно.

– Значит, ты готова жизнь за меня отдать?

– Конечно.

Он молчал, смотрел в горизонт. Солнце опять пропало за серой стеной. Что за чертовщина, думал он, что за пространство такое проклятое: даже горизонт здесь похож на стену, на тупик, все время упираешься в него взглядом.

– Ладно, – сказал он с неохотой. – Поехали к Дию.

– Так бы и сразу, – обрадовалась она и двинулась к машине.

Он смотрел ей в спину с двойственным чувством. Странно, когда тебя любит дьяволица. Все ее убеждения вразрез твоим, все, что для нее хорошо, для тебя отвратительно. Но поделать с ней ты ничего не можешь, ибо она тебя любит. И это разоружает. Нельзя оттолкнуть и уйти, даже когда очень нужно. Выходит, любовь тоже может быть орудием дьявола. Что же тогда не может быть его орудием, назови?!

…Пробок по дороге почти не было, спустя час они подкатили к знаменитому желто-серому зданию на Лубянке. Он удивился, зацепившись взглядом о знакомые зловещие углы.

Она заметила его изумление, пожала плечами.

– А от кого скрываться? Самое удобное место для штаб-квартиры.

– Но почему именно здесь?

– Потому что Дий – это сила. А здесь – центр силы. Десятилетия камланий и жертв, простому смертному даже войти сюда сложно. Ну, разве что в качестве жертвы, в наручниках.

Въехали они через подземный гараж, некоторое время неторопливо спускались вниз по округлым туннелям, пока не оказались в огромном, плохо освещенном помещении. Суббота озирался с изумлением. Здесь было кладбище машин, из таинственной полутьмы высовывали то круглые, то хищные рыла древние авто…

Застыл в пустоте состоявший из одних колес «Бенц Патент-Моторваген» с микроскопическим рулем.

Легким ужасом веяло от марсианского «Фиат S76», похожего на огромную пулю, несущуюся задом наперед.

Сиротливо глядел из угла простой поддон на колесах – первый паровой автомобиль братьев Доббл.

Выставил вперед паровозную морду «Делоне-Бельвиль» – большой, лысый, добрый, утыканный бесчисленными глазами-фарами, любимец императоров и президентов.

Подслеповато вглядывался в даль «Ришар-Бразье» с удивленной тощей мордой и четырьмя крупными, как бывает у слишком худых людей, гениталиями.

Легко, почти не касаясь земли, парил первый русский электромобиль Ипполита Романова, похожий на дорогую полуоткрытую табакерку.

Рядом с крокодильим рылом «Роллс-Ройса 40/45 HP» кокетничал на парижский манер неуловимый «Паннар-Левассер».

Высунулся откуда-то «Мерсдес 14.35 PS», на котором ездил Рахманинов, – не мотор, а низкие сани-розвальни, обитые больной тусклой жестью и с маленькими стыдливыми колесами.