Константин Шильдкрет - Кубок орла

– Что же касаемо фабрик, – продолжал Демидов, – я так понимаю. Возьми хоть Москву, либо Тулу, не то хоть Урал. Или Шую, к примеру. В ней одной, по бурмистровой описи, шестнадцать кожевенных заводов, одиннадцать мыловаренных, четырнадцать сыромятных да четыре медных, котельного дела и разной медной посуды. А толк какой? Одни свары промеж володельцами! А по-нашенски, гораздей из шестнадцати один завод учинить тебе на потребу и нам на добро здоровье.

Демидова сменил Посошков:

– А по-нашенски, не так. По-нашенски, вот как. В сем месте, к примеру, бедные людишки кожу выделывают, и то добро. Повели всем кожевникам в кумпанию войти, чтоб вопче фабрику содержать. В ином месте крестьянишки из остатних сил тянутся, ткачествуют, а либо рогожи плетут, а либо канаты вьют. И то добро: и они пускай в кумпанию войдут.

Купчины воззрились на Посошкова как на помешанного.

– Или не так говорит? – спросил Петр.

Ответил Шафиров:

– Ежели бы сие в Европе, доподлинно великое вышло бы дело. А у нас народ темный. Вам ли, ваше царское величество, неведомо, каково русские темные люди противу всякой новизны восстают? Сотвори им добро, подай им машину европейскую и немца для обучения – они такой вой поднимут, святых выноси. Именитые ж люди только и чают, как бы скорей по вашему царскому отеческому совету обладить заводы и фабрики по европейскому чину.

К словам Петра Павловича нечего было прибавить. Он сказал все. Посошков ушел посрамленный. Петр указал немедленно приступить к переписи всех мелких российских промыслов.

Мечта торговых гостей задавить ремесленную и промысловую бедноту, вечно сбивавшую цены на рынке и славившуюся выпуском товаров, часто во много раз лучших по качеству, чем фабричные, претворялась в жизнь.

Отпустив именитых людей, царь не передохнув отправился с Шафировым на сидение к Брюсу. Там его уже давно поджидали Стрешнев, Апраксин, Гагарин, Корсаков и прибыльщик Курбатов.

Едва войдя, Петр кивнул Апраксину:

– Начинай.

Петр Матвеевич повел издалека и раньше всего напомнил о том, «сколь важны России море, торг с иноземцами, а также заводы и фабрики, кои потребны для скорейшего одоления Карла и для усиления крепости царства».

– Так, так, – кивнул царь. – Только про сие нам всем давно ведомо. Ты сразу про губернации.

Похвалив в меру торговых гостей и высказав убеждение, что «и впредь их вместно жаловать всякими милостями», Апраксин с грустью прибавил:

– Одначе ежели купчин через меру милостями жаловать, как бы от сего дворянство ниже их не стало бы, государь.

– Вижу, – привстал Петр, – что время приспело. Никуда не денешься. Хоть и надо бы еще вам поучиться государственности у Европы, да время не ждет. Пора во всяком месте моему глазу быть. Быть губернациям.

Сидение длилось недолго. Через полчаса Шафиров прочитал набросок будущего указа:

«…в своем великороссийском государстве для всенародной пользы учинить повелел его царское величество… восемь губерний: Ингерманландскую, Архангелогородскую, Смоленскую, Московскую, Казанскую, Киевскую, Азовскую и Сибирскую. Власть над губернией нераздельна за губернатором, под коим ходят четыре персоны, именуемые: обер-провиант, обер-комендант, ландрихтер [36] Ландрихтер – высшая судебная инстанция. и обер-комиссар [37] Обер-комиссар ведал денежными сборами. ».

На другой день все бывшие на сидении вельможи уехали из Санкт-Питербурха, облеченные губернаторским званием. Самые лакомые куски, Сибирь и Казань, были отданы (за немалую мзду Петру Павловичу) князю Гагарину [38] Гагарин Матвей Петрович (1679–1721) – первый сибирский губернатор, казненный за злоупотребления. и Петру Матвеевичу Апраксину. Ингерманландия и Украина остались за прежними управителями – Меншиковым и Голицыным.

Перед дорогой Петр в сотый раз напомнил сатрапам, что, «ежели хоть алтын налога будет утаен от казны, не миновать губернаторам быть на плахе», потом расцеловался со всеми и вышел проводить их на улицу.

Над Невой поднимался туман. Со стороны собора глухо бубнили молоты. Низко над водой пролетела черная туча ворон.

«Быть дождю, – подумал царь, передергиваясь от надоедливого карканья. – Пойти упредить, чтоб ученья и работы отнюдь не бросали».

И он быстро зашагал к Адмиралтейству.

Шведы рыскали по Литве в тщетных поисках провианта. Страна была дочиста разорена русским войском. Литвины сами питались падалью и целыми селениями вымирали от мора. Наиболее отчаянные из них собирались в ватаги и, обезумев от голода, вступали в бой даже с хорошо вооруженными отрядами.

Однажды по дороге к Климочам двигалась шведская пехота. Темной ночью на отставшую часть напали литвины. Растерявшиеся солдаты приняли их за русскую армию и, уклонившись от боя, бежали.

– Русские за лесом! – доложили они генералу.

Командующий не поверил, но на всякий случай приказал окружить лес. Ватага бросилась врассыпную. Не встречая сопротивления, генерал распорядился поджечь лес.

– Так вот кто заодно с московитами! – освирепел он, увидев при свете пожарища ватажников. – Взять их живьем!

Пленников допрашивали всю ночь, где находятся русские.

– Не видели… Мы ведь не с московитами! – падали люди в ноги, моля о пощаде. – Мы от голода.

Генерал не слушал и твердил свое:

– Московиты… Где они?

Наконец ему надоел бесцельный допрос. Он поманил к себе полковника и шепнул ему что-то.

– Удачная мысль! – оживился тот. – Очень удачная!

Он подал одному из литвинов пистоль:

– Покажи, как ты стреляешь… Нет, зачем же в воздух, когда есть прелестная цель. Вот сюда. Прошу.

Литвин отшатнулся:

– За что же я должен убивать товарища?

– Можно и не убивать. Расскажите оба, что вы знаете про русских, и уходите откуда пришли.

Все это полковник произнес с задушевной улыбкой, но в то же время сунул пистоль в онемевшие пальцы другого пленного.

– А может быть, ты первый попробуешь? Я начинаю. Раз… два… три! Стреляй же! – крикнул он злобно и выхватил шпагу. – Не то…

Раздался выстрел.

Пленных била дрожь. За их спинами выстроились солдаты с фузеями наизготове.

– А теперь говори! – подступил генерал к невольному убийце.

Говорить было нечего. Послушный кивку, как смерти, еще один литвин сделал шаг вперед.

Так за какой-нибудь час ватага перестреляла друг друга.

Замешкавшийся генерал двинулся в дальнейший путь, к Головчину. Русские знали о продвижении неприятеля и готовились к встрече. Под самым Головчином стояли Меншиков и Шереметев, а на левом фланге расположились войска князя Репнина [39] Репнин Аникита Иванович (1668–1728) – стольник царя, поручик потешной роты в 1685 г., участник Азовских походов и сражения под Нарвой, генерал-фельдмаршал. За поражение под Головчином разжалован в солдаты, но за отличие под Лесной восстановлен в звании. Под Полтавой командовал центром армии, участвовал в Прутском походе, затем рижский губернатор. и фельдмаршал-лейтенанта Гольца [40] Гольц (имя и даты рожд. и смерти точно неизвестны) – уроженец Бранденбурга, служил в голландских и польских войсках, на русской службе с 1707 г., генерал. Вступил в конфликт с Меншиковым, был судим и приговорен к смертной казни, но помилован Петром и выслан в 1711 г. за границу. .