Макс Фрай - Полный НяпиZдинг [сборник, litres]

Только что кошка погналась за какой-то неведомой летающей херней и на скаку опрокинула цветочный горшок прямо на клавиатуру, при помощи которой инопланетный шпион в моем лице как раз пытался создать очередное произведение буквенного искусства с тайной целью зомбировать землян и сделать из них наконец людей.

В этой, вне сомнения, экстремальной ситуации инопланетный шпион в моем лице выдал себя, воскликнув: «Ттуыда гыгыкап бавапп!»

Если кто-нибудь любезно пояснит мне, что это за язык и с какой я планеты, моя благодарность будет неописуема, потому что я хочу домой. Гораздо больше, чем зомбировать землян! Пусть сами зомбируются, чай не маленькие, не пропадут.

Происшествие с пуговицами

У меня есть верхняя одежда – что-то среднее между очень тонкой дубленкой и очень теплым пиджаком. На рыбьем, как говорил мой папа, меху. И с накладными карманами. Функция у них скорее декоративная, но маленький телефон туда как раз помещается, поэтому я обычно кладу его в карман. Очень удобно: слышно, как звякает, всегда можно быстро достать, и не выпадет, потому что карманы застегиваются на пуговицы.

Вернее, застегивались. История как раз об этом.

Был субботний вечер, начало декабря, лапсердак (как назвал бы его папа, если бы увидел) был на мне, я – в центре города, телефон в кармане, карман застегнут на пуговицу. И вот телефон звякает, пришло смс. Расстегиваю пуговицу, а она с трудом проходит в петлю, поэтому расстегивание требует усилия, я спешу и нажимаю слишком сильно, так что на пальце остается след от пуговицы, глубокая красная борозда. Беру телефон, читаю смс, понимаю, что дело не срочное, прячу телефон в карман, пытаюсь застегнуть его на пуговицу, а пуговицы-то и нет. Что само по себе досадно, но неудивительно: всякая пуговица может оторваться. Удивительно другое: петли тоже больше нет. И на левом кармане нет ни пуговицы, ни петли, ни их следов. Исчезли, как не бывало.

Ну, то есть, судя по виду карманов, ни пуговиц, ни петель там не было вообще никогда. А след от пуговицы, не желавшей протискиваться в петлю, на моем пальце все еще есть. И ум, обычно в таких случаях успокоительно бормочущий: «И не было ничего никогда, мало ли что тебе кажется, ты рассеянный человек и живешь как во сне», – спотыкается об этот дурацкий палец, мечется, пытаясь сочинить ситуацию, которая могла оставить след, не находит и соглашается: ладно, договорились, пусть так, твоя взяла.

И вот мы стоим в самом центре изменчивого пластичного мира – я, лапсердак с карманами, телефон, палец и ум. И в этот момент мы все очень хорошо знаем, что подобные штуки происходят постоянно, иногда по несколько раз в день, просто вещественных доказательств не остается. А тут след на пальце, который просуществовал еще несколько минут в новой удивительной реальности, отличающейся от прежней отсутствием пуговиц на моих карманах и больше, кажется, ничем.

В общем, я уже давно знаю, как все у нас устроено, но теперь у меня есть улика. И четверть часа, чтобы эту историю записать – специально для тех, кто тоже замечает все эти нелепые скачки из одной реальности в другую, но думает, что мерещится. Чуваки, оно не мерещится ни фига. Не показалось. Мы не рассеянные. Никто не сходит ни с какого ума. Просто оно – вот так.

(А почему происходит так, и какой от всех этих скачков толк, я пока не знаю. Когда узнаю, скажу.)

Проповедовать комарам

Вчера в мою комнату, окна которой были гостеприимно распахнуты всем балтийским ветрам, вместо балтийских ветров влетели все комары Куршской косы. Я почти не преувеличиваю, примерно четверть потолка, как раз над настольной лампой, была черна и шевелилась, вокруг лампы парил комариный шар, отдельные нонконформисты гордо летали в стороне от толпы и победительно звенели.

Войти в спальню с балкона, где только что прошло примерно два примерно счастливых часа примерно твоей примерно жизни, с кофе, сигаретой и полной головой возвышенной херни вместо мыслей, и обнаружить все вот это вот – не то чтобы врагу не пожелаешь. Но, скажем так, не всякому врагу.

А с собой-то я и вовсе в состоянии вечного перемирия.

Я в общем знаю, что надо делать в подобных случаях. Брать самое большое полотенце, мочить его (для тяжести) и херачить по комарам, пока они не закончатся. Не то чтобы это совпадало с моими планами. Совсем нет! Я не люблю убивать на ночь. Ленюсь.

Трепаться, как известно, гораздо легче, чем работать. Поэтому пришлось встать перед комарами в величественную позу (величественная поза отлично сочетается с пижамой в полоску) и задвинуть речь: «Уважаемые комары, давайте договоримся. Я сейчас никого не убью, а просто лягу спать. А вы за это сделаете вид, будто вас тут нет. Чтобы ни одна сволочь не вздумала меня укусить! И чтобы никто не жужжал, ясно вам? Разбудите – всем пиздец».

Договориться с комарами оказалось гораздо проще, чем обычно с людьми. Комары сразу все поняли, оценили мое предложение и согласились. И честно держали слово до утра. Ни одного укуса. Ни единого звука (впрочем, может и жужжал кто, не знаю, я крепко сплю; но заснуть мне дали в полной тишине). Поутру в комнате никого не было. В смысле никого, кроме меня. Ни единого комара.

Риторический вопрос: почему всякая херня получается у меня легко и просто, а все остальное – с надрывом, достойным малого пробного апокалипсиса?

Практический вопрос: не следует ли мне подать заявку на причисление к лику святых? Комарам вообще кто-нибудь до меня пробовал проповедовать? Я, как выяснилось, могу курировать эту тему.

Лирический вопрос: возможно, святыми были именно комары? Может быть, Неринга – это вообще такой комариный рай, куда попадают самые безгрешные насекомые, которые и при жизни-то кусали только одного человека каждый и только после благословления батюшки (пастора, ксендза)? А я, дубина, на святых с мокрым полотенцем. Правда, только в помыслах, но все равно нехорошо.

Как же все сложно!

Простое ненавидит сложное,смутно подозревая, что в сложное помещается больше бессмертия. А чувство конкуренции у простого очень сильно. «Оно щас все сожрет и мне ничего не останется!» – панически вопит простое. В этот момент оно натурально готово убить. Ну и убивает, когда есть возможность.

Простое не подозревает вот о чем: бессмертие – это не вкусная питательная хряпа, которой дали одно корыто на всех, и теперь вопрос, кто протолкается поближе и урвет побольше. В отличие от хряпы, бессмертия прибывает по мере увеличения числа тех, кто может его взять.

Простое ненавидит сложное, смутно подозревая, что сложное по умолчанию «лучше», причем как бы за его, простого, счет. Пока сложное больше нравится Богу, простое, выходит, нравится Ему меньше, сколько бы поклонов ни било, скольких бы грешников ни сожрало живьем, сколько бы новых прекрасных запретов ни сочинило (так примерно представляет себе этот процесс простое, я за него не ответчик).