Алан Гратц - Беженец

– Впереди дом! – крикнула мать, сворачивая на узкую тропинку. Йозеф обогнал ее у самой двери. Они подбежали к маленькому французскому сельскому дому с окнами по обе стороны от двери и трубой сбоку.

Йозеф уловил слабый запах дыма, тянущийся от кухонной плиты. В окне дрогнула занавеска. Там кто-то есть!

Йозеф заколотил в дверь и в отчаянии оглянулся. Три луча плясали на дорожке за их спинами.

– Помогите! Пожалуйста, помогите! – лихорадочно шептал Йозеф, продолжая стучаться.

Никто не ответил. В доме не загорался свет.

– Стоять! – донесся молодой голос.

Йозеф обернулся. Перед ним стояли четыре немецких солдата. Трое светили в лицо фонариками, отчего Йозеф зажмурился. Но все же видел достаточно хорошо: двое целятся в него из винтовок. Третий сжимает в руке пистолет.

– Руки вверх! Поставьте ребенка, – приказал штурмовик матери.

Рут пыталась цепляться за нее, но та сделала, как велели.

Йозеф внезапно осознал, что правая рука почти ничего не чувствует, а рукав залит кровью. Порезался об оконное стекло! Сильно. Он зажал рану и едва не потерял сознание от слепящей боли.

Рут плакала, опустив голову, но подняла правую лапку игрушечного кролика и сказала:

– Хайль Гитлер!

Солдат рассмеялся, а Йозеф, превозмогая боль в руке, подумал, что, может быть, их отпустят. Но второй скомандовал:

– Документы!

Дело плохо. Они попали в беду. На бумагах стояла большая буква «Е», начальная в слове «еврей».

– Мы… у нас нет бумаг, – пролепетала мама.

Один из солдат показал на нее, и штурмовик с винтовкой подошел и обыскал их карманы. Быстро нашел документы матери и Рут. И так же быстро вытащил бумаги Йозефа.

Солдат принес их штурмовику с фонариком, и тот развернул их.

– Евреи. Из Берлина! Как же далеко от дома вы оказались.

«Ты понятия не имеешь», – подумал Йозеф.

– Мы идем в Швейцарию, – выпалила Рут.

– Тише, Рут, – прошипел Йозеф.

– Швейцария? Неужели? Боюсь, мы не можем этого позволить. Вас отвезут в концлагерь, вместе с остальными евреями.

«Почему? – думал Йозеф. – Зачем охотиться за нами и отсылать в тюрьмы? Если нацисты так сильно хотят избавиться от евреев, почему не позволить нам убраться подальше?»

К ним подошел солдат с пистолетом.

– Нет! Подождите! – вскрикнула мать. – У меня есть деньги! Рейхсмарки! Французские франки!

Она сунула руку под пояс юбки, где прятала деньги. На землю порхнули банкноты.

Солдат разворошил деньги ногой и с сожалением прищелкнул языком:

– Боюсь, этого недостаточно.

У Йозефа замерло сердце.

При мысли о том, что они могут купить свободу, мать истерически закричала:

– Погодите! Погодите! У меня есть драгоценности! Бриллианты!

Она дернула за пальто Рут, пытаясь его стянуть.

– Мама! Что ты делаешь? – вскрикнула сестра.

Мать принялась рвать швы, совсем как отец на похоронах старого профессора Вайлера, и вытащила из-под подкладки что-то, что переливалось в свете фонарей.

Серьги. Бриллиантовые серьги, купленные отцом на годовщину свадьбы. Йозеф вспомнил, как тот дарил их матери. Вспомнил улыбку на ее лице, огоньки в глазах, которые исчезли уже давно. Мама зашила серьги в подкладку пальто. Вот почему она не позволяла его снимать!

Солдат взял серьги и стал рассматривать. Может, мать сумеет их выкупить.

– Все, что я смогла сохранить, – молила она. – И оно ваше. Пожалуйста, отпустите нас.

– Очень мило, – заметил солдат. – Но, думаю, этого хватит только на то, чтобы купить свободу одного из ваших детей.

– Но… но это все, что у меня осталось, – сказала мама.

Солдат выжидающе глянул на нее. Сначала Йозеф не понял, что ему нужно. У них больше ничего не осталось. Но нацист притянул к себе его и Рут и повернул лицами к маме. Только тогда Йозефа осенило. Нацисту плевать, сколько у них денег и сколько драгоценностей. Дело не в этом. Он просто играл. Так кот играет с мышью, прежде чем съесть.

– Думаю, этого хватит только на то, чтобы купить свободу одного из ваших детей.

Один ребенок Рашель Ландау получит свободу, второй отправится в лагеря.

Нацист улыбнулся матери:

– Выбор за вами.

Здесь, в лодке, которая была домом Изабель четыре дня и четыре ночи, родился ее маленький брат.

Не сразу. Сначала мать стала отчаянно тужиться, тужиться, тужиться, чтобы привести малыша в этот мир, пока остальные гребли, гребли, гребли. Все, кроме сеньоры Кастильо, сидевшей на скамье рядом. Она держала маму за руку и непрерывно что-то говорила. Тем временем береговая охрана вытащила деда, и катер направился к ним, сверкая мигалкой.

Их маленькая голубая лодка подплыла совсем близко к берегу: волны вокруг разбивались белой пеной. Изабель видела танцующих на пляже людей, но до них предстояло еще добраться. И ей казалось, не получится.

Именно тогда крики мамы смешались с воплем Амары:

– Плывите!

Она и Луис прыгнули за борт и направились к берегу.

– Нет, подождите! – вскрикнула Изабель.

Мама не могла плыть. Нужно грести, или они никогда не доберутся до Америки.

Изабель, папа и сеньор Кастильо старались изо всех сил. Но катер береговой охраны был быстрее. Сейчас их поймают!

– Иди, – сказала мать мужу между потугами. – Если тебя поймают, посадят в тюрьму.

– Нет, – отрезал он.

– Иди, – повторила она. – Если поймают меня, всего лишь пошлют на Кубу. Плыви и захвати Изабель. Сможешь… сможешь присылать деньги, как собирался всегда.

– Нет! – вмешалась Изабель, и отец, как ни удивительно, согласился.

– Никогда! – воскликнул он. – Ты мне нужна, Тереза. Ты, Изабель и маленький Мариано.

Мать со всхлипом позвала его, и на глазах Изабель выступили слезы. Малыш, как и лодка, был безымянным. До этого момента. Назвать младенца в честь Лито – идеальный способ помнить о нем, где бы они ни оказались.

– Но они отошлют нас назад, – всхлипывала мама.

– Тогда мы вернемся. Вместе.

Он прижался лбом к виску жены и сжал ее руку, заняв место сеньоры Кастильо, когда мама натужилась в очередной раз.

Катер береговой охраны, качавшийся на волнах, был совсем рядом.

– Пора, – сказал сеньор Кастильо. – Нужно плыть. Сейчас!

– Нет, пожалуйста, – взмолилась Изабель, продолжая грести без всякой надежды. Слезы лились по лицу. Они были так близко!

Но сеньор Кастильо уже помогал жене перевалиться через борт. Они покидали суденышко.

Мать вскрикнула еще громче. Но с ней был папа. И он сможет о ней позаботиться. Изабель должна грести. Грести изо всех сил. Она – последняя надежда матери.

– Возьми… возьми Изабель с собой, – пропыхтела мать.

Но Изабель не волновалась, зная, что отец не послушает. Он никогда их не бросит. Они не покинут друг друга. Они семья. Они будут вместе. Всегда.